— Ох и дурак ты, Филипп Ильич! — в сердцах сказал парень. — Редкостный дурак. Тебя за деньги показывать надо, а еще лучше — убить!
Митя достал из саквояжа скальпель. Склонившись над умирающим, он взял его за голову и осторожно надрезал ему виски. Кровь еле-еле потекла из надреза по впалым щекам Александра Ивановича. Он лежал, запрокинув голову, и с тоской смотрел в небо. Потом снова закрыл глаза.
— Ты это брось! — сказал Митя. — Сорок дней пил, а теперь помирает.
Он расстегнул на умирающем рубаху и задрал ее до подбородка.
— А ну держите его! — приказал он мужику и парню. — За руки, за ноги держите, крепко!
Он подошел к печи и, обмотав руку тряпкой, достал из огня накалившийся прут. Мужик и парень навалились на умирающего. Прижав его к столу, они смотрели на Митю.
— Крепче держите! — крикнул им Митя.
Он взял умирающего за волосы и прижал прут раскаленным концом к его голой худой груди. Александр Иванович выгнулся дугой, забился страшно. Рот его открылся, но крик не шел из него. Жилы на его шее страшно вздулись, кровь двумя тонкими струями брызнула из надрезанных висков, и только тогда Александр Иванович закричал.
— Молодец, молодец! — радостно подбадривал его Митя. — А ну громче! Молодец! — Он отшвырнул задымившийся прут.
Умирающего отпустили. Он вдруг сел и попытался соскочить со стола, но его снова уложили. Он все кричал, всхлипывая, и мотал залитой кровью головой. Все тело его содрогалось, покрытое крупными каплями лота.
— Все, Александр Иванович, все, — успокаивал его Митя. — Теперь дыши. Дыши, родной, теперь не помрешь!
Он наложил на ожог повязку, обтер лицо больного от крови. Тот стонал и дико косился на Митю глазами.
— Одевайте его, — сказал Митя парню.
Он прошел по двору к сараю, на стене которого был прибит рукомойник, и стал споласкивать руки.
Когда он вернулся, Александр Иванович уже сидел на столе, тихий и светлый. Временами он крутил головой от боли, кряхтел и прижимал руки к груди. Мужик в кепке и парень улыбались, глядя на него.
— Покурить бы, — сказал больной.
Мужик в кепке протянул ему папиросу, дал прикурить. Александр Иванович затянулся. Улыбнулся, закашлявшись.
— Я уж думал помру, — оказал он виновато.
— Так тебе и дали помереть! — засмеялся мужик в кепке. — Доктору Дмитрию Васильевичу спасибо! — Он повернулся и хлопнул по спине парня. — Ожил батя-то, так что давай, вези доктору свинью.
— Сам знаю, чего везти, — огрызнулся парень.
— Знаешь-не знаешь, а свинью вези! Хорошая, Дмитрий Васильевич, у них свинья, та, что помоложе! — объяснил мужик Мите.
Митя махнул рукой.
— Езжайте уж, — сказал он и погрозил больному пальцем.
Докурив, мужики затоптали папиросы, пожали по очереди Мите руку.
— Спасибо тебе, — сказал парень.
Они взяли осторожно больного и быстро понесли его к бричке.
— Ну прощай, — крикнул мужик в кепке. — Про свинью-то не забудь, ту, что помоложе бери! — И он стегнул коней.
Бричка выехала за ворота, покатила по холму вниз, Митя подошел к забору, провожая ее глазами, и вдруг нахмурился. Вдали, на холме, все так же стоял человек и смотрел в его сторону.
Митя отнес инструменты в дом. Вышел, держа в руках миску, свистнул собаку. Та подбежала, радостно виляя хвостом. Он поставил миску на землю, постоял, наблюдая, как ест собака. Снова подошел к забору. Человек, стоявший на дальнем холме, пропал. Митя внимательно оглядел холмы, но никого не увидел.
Он стоял задумавшись, облокотившись о каменные плиты забора. Тихо было в степи, только ветер иногда подымал пыль. Митя прислушался. Чей-то крик разнесся над степью. Он прошел вдоль забора до угла и из-под руки стал смотреть вниз на дорогу.
По дороге, к дому, пыля, шла старуха. В руке она держала хворостину, которой гнала перед собой мальчика лет пяти, стегая его иногда хворостиной по ногам. На голове у мальчика была странная шапка, блестевшая на солнце. Мальчик плакал и кричал на всю степь. В руке у него тоже был прутик, которым он отбивался от бабки, пытаясь стегнуть ее…
Когда они поднялись к дому, Митя наконец разглядел странную шапку на мальчике. Улыбнувшись, он вышел из ворот навстречу.
— Вот ведь какой, — заговорила старуха еще издали. — Как он ее надел, чертов сын? — она запыхалась от быстрой ходьбы.
На голову мальчика была надета красивая фарфоровая ваза. Увидев Митю, мальчик перестал плакать и прутиком пытался стегнуть бабку по плечу, Митя взял его на руки и понес во двор.
— Сметаной ему голову мазали! — продолжала старуха, шагая за Митей. — Старик Трофимов приходил, машинным маслом мазал, не сходит ваза! А ей цены старыми деньгами — сто рублей было! Фарфор! Чертов сын!
Митя посадил мальчика на каменную колоду, осмотрел, улыбаясь, его голову и надетую на нее вазу. Попробовал осторожно ее снять. Ваза сидела крепко.
— Может, расколоть ее? — спросил Митя старуху.
— Голову ему лучше расколоть! — ответила старуха. — Вот счас отрежет тебе врач голову, будешь без головы! — сердито сказала она внуку.
Мальчик приготовился снова заплакать.
— Бабулечка, не давай мне голову резать! — закричал он жалобно. — Я больше не буду!
— А ну, цыть! — приказала бабка.
Внук замолчал. Из глаз его потекли слезы.
Митя вздохнул. Он подошел к бочке с водой, стоявшей у сарая, потрогал воду.
— Ты в реке купался? — спросил он мальчика.
— Купался, — тот шмыгнул носом. — Мы с Наташкой ходили.
— Нырять умеешь?
— Я как нырну, и на тот берег вынырну, дальше Наташки, дальше всех! — сказал мальчик с гордостью.
Митя взял с рукомойника мыло, полотенце, положил на камень рядом с бочкой. Мальчик, успокоившись, дразнил ногой собаку.
— Бабуля, а правда, я — король? — спросил он вдруг бабку и потрогал вазу на голове.
— Сволочь ты, а не король! — сказала старуха гневно.
Засучив рукава, Митя раздел мальчика догола, взял его на руки и поставил на край бочки. Осторожно, горстями стал лить на него воду. Мальчик засмеялся, съежившись от холодной воды. Тогда Митя опустил его в бочку по горло.
— Давай, ныряй! — сказал он.
Мальчик забарахтался в бочке, надул щеки и, зажав руками нос, нырмул с головой, так что над водой осталась одна ваза. Митя взял мыло, намылил мальчику голову. Он осторожно стащил вазу и протянул ее старухе, потом вынул мальчика из бочки и, накрыв его полотенцем, поставил на колоду.
Старуха достала из сумки сверток, а вазу осторожно спрятала в сумку.
— На вот, поешь, — протянула она сверток Мите — Собрала тебе.
— Спасибо, — сказал Митя.
Старуха быстро одела внука.
— Как тебя звать? — спросил Митя мальчика.
— Витька Петров, — ответил тот.
