В темноте около дома их поджидали стриженый и еще двое.
Сергей пропускает вперед Марту, не обращая на них внимания.
Стриженый останавливается. Усмехаясь, спокойно прикрывает за Мартой калитку.
Вдруг подбегает медноволосый парень, кидается на стриженого.
Они дерутся на кулаках.
Сергей порывается в драку, но кто-то за плечо останавливает его. Он оборачивается.
Опершись на забор, стоит старик с трубкой. Рядом с ним — улыбающаяся Марта. Она тянет Сергея в сад. Они скрываются в темноте.
Старик с трубкой улыбается и попыхивает дымом, наблюдает за дракой.
Парни дерутся, наскакивая друг на друга грудью, бьются кулаками. Когда кто-то падает, ногами не бьют.
День. Мужчины косят траву. Сергей, загоревший до черноты, взмокший, отходит к ручью.
В стороне у поля останавливается «уазик». Из него выносят старика в вязаной шапочке, подставляют ему стул. Мужчины что-то говорят ему, указывая на поле. Он тоже показывает куда-то стеком.
Вечером в поселок, щелкая бичами, гонят стадо тяжелых коров. Немки сидят на лавочках. Во дворе играют дети.
Сергей, склонившись, подставляет спину. Марта льет ему из кувшина и ладонью смывает пыль и сенную труху…
Его разбудили рано, еще до рассвета. Кто-то уже одевался в комнате.
На кухне они пили кофе. Им прислуживала старуха. Их было четверо: Сергей, медноволосый парень — брат Марты, и еще два немца.
На улице их ждал КамАЗ с какими-то бочками в кузове.
Сергей и медноволосый сели в кузов. Машина тронулась. Сергей оглядывался на дом.
Из калитки выбежала Марта с распущенными волосами. Сергей привстал, но машина резко завернула. Пошли чужие дома.
Машина ушла в степь.
На востоке быстро выкатилось солнце.
Машина легко неслась по гладкой бурой степи. Слева остались автоматические нефтяные скважины. Насосы размеренно поднимались и опускались, как гигантские механические журавли.
Рядом на матрасе спал брат Марты. Сергей сидел хмурый, задумчивый.
Вдруг он потянулся и встал в кузове, держась за голубую кабину КамАЗа.
Воздух плотно ударил ему в лицо, в грудь, надул парусом одежду.
Сергей сожмурился и, открыв рот, закричал. Крик не выходил изо рта. Ветром ему полоскало щеки.
Он прислонился к борту и расставил в сторону руки. Их отбрасывало назад.
Машина неслась по шоссе. Сергей летел как птица.
В уйгурском совхозе КамАЗ свернул с трассы и подъехал к складу.
Во дворе склада стояло несколько машин, толпились люди.
Немцы зашли в весовую. Сергей сел в тень у стены.
Рядом с ним сидел старик в черном халате и влажном фартуке. Голова его была совершенно голая и вся в трещинах, как у черепахи.
Выглянул толстый кладовщик, крикнул ему что-то.
Старик встал — высокий, костлявый — прошел в загон, отгороженный сеткой. Снял с гвоздя стальную петлю.
В загоне суетились плотной массой куры.
Старик, щелкнув проволокой, легко поймал курицу, оторвал ей голову и швырнул из загона.
Курица вскочила и понеслась по двору. Молодой парень кинулся за ней.
Старик наловил с десяток, вышел из загона, повесил петлю, снова сел рядом с Сергеем.
Парень собирал в связку еще бегавших кур.
Из весовой четверо здоровых уйгуров вынесли говяжью тушу, понесли к машине, оставляя кровавую дорожку. Парное мясо трепетало, перекатывалось.
— Тяжело резать? — Сергей кивнул на тушу.
— Каждый утро коров — три, баран — пять. Рано-рано режу. Никто не видел. Двадцать один год режу. Коров — три, баран — пять. — Он пошевелил узловатыми пальцами, помолчал. — Бог видел. Скоро умирать. Грехов много, бог не простит! — Он вдруг засмеялся, обнажая крепкие белые зубы.
Из весовой вышли немцы. Он несли маленький сверточек с мясом и мороженого петуха.
Снова степь. Машина чуть притормозила. Впереди, подняв столб пыли, через дорогу переваливал танк.
На его стволе, верхом, голый по пояс, в рыжем берете сидел улыбающийся парень.
За первым танком пошел второй. На башне и на броне гроздьями висело человек тридцать солдат.
Степь пошла уклоном вверх. Где-то там, впереди, тополями и дымкой обозначился городок. Еще дальше размытыми сиреневыми силуэтами встали горы.
КамАЗ обгонял бесконечную колонну разбитых военных машин. Водители ставили их у обочин и бежали на поле рвать какую-то зелень. Навстречу им, размахивая палками, бежали сторожа.
В городке было людно. Парень и Сергей, оба стояли в кузове, глядели по сторонам. У базара вдоль обочины шли молодые узбечки в ярких платьях и шароварах.
Немец махнул рукой.
Они гортанно закричали, тонко, почти до визга, засмеялись. Одна тоже махнула рукой.
Справа и слева скалистыми голыми склонами поднимались горы, дорога шла вдоль глубокого каньона с отвесными глиняньми скатами. В каньоне гудела камнями и пенилась река кофейно-молочного цвета.
За длинным, висевшим на тросах мостом, КамАЗ свернул в боковое ущелье.
Дорога петляла под скалами и деревьями так, что Сергею и брату Марты приходилось приседать.
Брат Марты смеялся. У него это превратилось в игру: присесть перед суком или камнем в последний момент, за секунду до того, как он должен был бы расшибить себе голову.
Сергей посмотрел на него, веселого, молодого, и тоже стал играть.
Асфальтовая дорога ушла направо, на красивый маленький мост, через голубой каменистый поток. За мостом стоял шлагбаум, какие-то люди.
Один из немцев подошел к ним, спросил что-то.
— Обычно мы мед дальше берем, — сказал брат Марты.
— Мед? — переспросил Сергей.
— Мед. Обычно дальше берем. В этом ущелье тоже посмотрим.
Водитель сел в кабину, сказал что-то. Машина пошла выше по ущелью.
— Не пускают, — обернулся на шлагбаум парень. — Зона.
Дорога стала гораздо хуже.
КамАЗ встал. Вышли размяться. Водитель залез под кабину.
Сергею дали ведро. По крутому склону, ломая сухие стебли, съезжая на осыпях, он осторожно спустился вниз. Вышел на полоску чистейшего золотого песка.
Здесь, в скальном мешке, синяя вода текла спокойно.
Сергей снял рубашку. Умылся по пояс, напрягаясь от холода. Сунул в поток голову.
