— У вас как станция называется? «Блатной шансон»? Ну, так что ж ты нам, нормальным пацанам, не рад? — Пастух стоял, прислонившись к стене, и цинично крутил пистолет на пальце, нагло пялясь в круглую физиономию директора.
— Все, я звоню крыше, — ответил тот на провокационные заявления и нервно начал тыкать пальцами в мобильник.
— Привет, Марат! Слушай, тут ко мне какая-то шантрапа прилетела, буянит. Песню неформатную силой поставили. Что? Да джаз с Дулиной! Приедешь ты или нет? — Пока директор набирал воздух в легкие, чтобы продолжить закладывать веселую бригаду, Пузцо резво выхватил трубку:
— Ну, будь здрав, мил человек, ты тут вопросы, что ли, решаешь?
— Так, фраера, тереть некогда, гастроль у вас окончена, — послышался суровый хриплый голос из трубки. — Час времени — и в Москве вас больше нет. Руки в ноги, и домой — в свой колхоз «Заветы Ильича», в вонючую даль, усек?
— Ох, суетной ты, братишка, жить торопишься — ни здрасьте, ни привет, ни как звать. Так с людьми не разговаривают, неправильно это. Ты че меркуешь, бычье тупое тут по беспределу тему пробивает? Тут бурых нет, родной, как имя-то твое?
— Марат.
— Ох, Маратка, — продолжил деловые переговоры Пузцо, — долбаного осьминога тебе через плюз сапогом утрамбовать. Я от Кости Пастуха. Интерес у него тут, в богадельне этой, папиным костылем ее в дупло через колено раком-боком восемь раз, конкретно надолго. Ты, брат, не фыркай — сопля вылезет. Без нервов, прикинь, болт к носу. Едрена-ты зелена, мать твою за ногу с притопом, нужна тебе тут гребля с пляской под гармонь? Устроим — мало не будет. Короче, Маратка, мы по-быстрому тут замутим, чего надо — тебя реально с темы этой никто двигать не парит, при делах ты по-любому, внакладе не останешься. Краями разойдемся. А конкретно дергаться начнешь — тебе и здесь запара, а корешам твоим, что по зонам да крыткам на отдыхе, походу — труба. За базар отвечу. Там, сам понимаешь, маза наша. Не все твои в Матросской Тишине да в Лефортово драть-колотить под музыку Шопена тянут. Россия, брат, страна большая. Вот и меркуй, родной, что-чего-как. Реально не кренделя тебе фуфлыжные впариваю. Не трешь- мнешь-хрен-поймешь. Ты ж не кекс набушмаченный — сечешь поляну-то.
Никто из присутствующих, похоже, не понимал Пузцо до конца. Директор вытаращил на него свои налитые кровью глаза, а братва уважительно кивала головами. Их лица скривились в полуулыбке, в полуизумлении, а лицо Пузца к концу разговора потеплело, на нем появилось довольное выражение и дружелюбная улыбка:
— И тебе, Марат, и тебе. Да нет, все нормально, справимся. Эй, — грубо окликнул он директора, — на, тебя!
— Ну ты даешь, братишка, — похлопал Саныч Пузцо по плечу. — Это ты круто загнул, теперь «Блатной шансон» просто обязан взять тебя диджеем.
Красный, как вареный рак, генеральный директор продолжал разговор с Маратом, не глядя на нагло улыбающаюся джаз-банду.
— Марат, я все понимаю, страшные отморозки, вижу… Нормальные пацаны? Допустим, но я не могу крутить их песню пять часов подряд, меня учредители убьют. Не убьют? Не подряд? Через одну? Ты это серьезно? За что я тебе деньги плачу? Понял — чтобы не убили. Эти и те. Спасибо, Марат.
Он медленно положил трубку в карман и, закрыв руками голову, сухим от криков и переживаний ртом выдал:
— Только из большого уважения к великой певице Алисе Дулиной мы пойдем вам навстречу, включим вашу песню в формат и даже возьмем в ротацию.
— Брат, — наивно протянул Пузцо, — спасибо, но это лишнее — в ротацию-то брать!
— Пузцо! Крутить они будут песню, в этом смысле, — гоготнул Пастух.
— Тогда ладно, бери в ротацию.
— О боже, — простонал директор.
— Братан, тебя как звать-то?
— Игорь Михайлович! — почему-то закашлялся радиобосс.
Пузцо добродушно похлопотал пудовым кулаком директора по спине:
— Ну, мы тогда пошли, Михалыч. Ты только песню нашу из ротации не вынимай. Мы на контроле, Марату привет, слушайте джаз.
Через час, добросовестно отстояв в московских пробках, братва приехала в офис «Радио с танцами» и повторила свой радиономер с мельчайшими подробностями и там. Охранника вырубили, с девицей на входе вульгарно пококетничали, диджею пистолет к голове приставили, только на сей раз директор попался молодой и наглый. В то время как из всех колонок радио звучала песня Дулиной, директор набирал зазубренный телефон своей «крыши».
Пузцо, все еще находящийся под впечатлением от самого себя после предыдущего разговора, не дожидаясь, выхватил телефон у паренька в красном вельветовом костюме и бодро заговорил:
— Что, Марат, опять ты? Ты чего, все радио в Москве крышуешь, братан? Да, мы тут слегка твоим парням бока намяли. Извини. Что ты говоришь? Песняк тот же. Да это потому, что ты, Маратка, чудачина, вялым келдышем по пьянке деланный, куда от тебя деться? Куда ни плюнь в столице моей Родины, в дупло твое семь на восемь с буркалами попадешь…. Ну что ты молчишь? Понравилось? Еще? Могу. Но потом. У тебя еще много станций? Ну ладно, телефончик оставь. Записал. И тебя, и тебя.
Пузцо, довольный, протянул телефон мокрому от волнения директору и подмигнул братве. Поговорив с Маратом, Красный Костюм молча присел в свое коричневое кожаное кресло и промямлил что-то несуразное.
— Да брось ты, добрый молодец, — запел, присев на стол, Пастух. — Джаз тебе не по формату? Да у тебя же радио танцевальное, вот и пусть все танцуют под наши дудки.
— Да-да, — присоединился счастливый Пузцо, — бери в ротацию, но только не подавись.
— Ну ладно, поедем мы, некогда нам тут с тобой танцевать, еще десять станций нужно посетить. А ты не грусти. Слушай джаз, танцор.
Пастух по-отечески похлопал очередного побежденного радиобосса по плечу и двинулся к выходу.
Полные уверенности, что и в третий раз наткнутся на подопечных Марата, бандиты поднялись в офис следующего в их списке радио «Попсятинка», но натолкнулись на стену непонимания. Перед ними стояли восемь дуроломов, размером с альпийские горы, которые не имели никакого отношения ни к Марату, ни к предыдущим радиостанциям. Но к налету на собственный офис они явно были готовы, потому как весть о сумасшедших приморских джазменах разлетелась по всей Москве в считаные минуты. Впрочем, Пастух и компания были только рады, что наконец-то можно как следует поработать кулаками и размяться после трехдневного застоя. Двухметровые квадратные охранники, сразу же опознав своих недоброжелателей, без лишних слов потянули свои кулаки размером с глобус к бригадникам, на что те, довольные и счастливые от подвернувшейся заварухи, принялись за любимое кулачное дело. Завязалась кровавая битва. Южноморцы лихо разбросали по разным сторонам столичных амбалов и прямиком, без всяких хохм с секретаршами, протопали в кабинет программного директората.
За широким столом из красного дерева сидел немолодой крашеный блондин в бежевом пиджаке. Его лицо пошло загорелого цвета изображало удовольствие и какое-то скрытое извращение. Когда в его кабинет ворвались «злодеи» во главе с Пастухом, мужичок выронил на пол мужской журнал, который тут же открылся на странице с голой девицей, измазанной голубой глиной. Увидев нависших над ним суровых парней, блондин громко сглотнул несуществующую в сухой глотке слюну и шепотом проскулил:
— Мне надо позвонить.
— На! Звони! — заорал Саныч, доставая из своего кармана колокольчик беленджикского быка.
Директор в ужасе бросил звонкий колокольчик на пол, а «Веселая бригада», разозленная столь нерадушнным приемом, начала громить кабинет. Блондин, взвизгнув от неожиданности, забрался под стол и просидел там до того момента, пока стол над ним не раскололся на две части и не сложился как карточный домик.
