деле. То, что собирался сделать Манипу, было для нее невыносимо! О, как люто она ненавидела сейчас свою соперницу! Пока та не появилась в жизни Манипу, у Маоры все складывалось очень удачно.
– Ты все поняла? – спросил вождь, поворачивая ее лицо за подбородок и стараясь заглянуть ей в глаза.
– Да, я все поняла, – пробормотала Маора, чувствуя, как в ее сердце закипает ненависть.
– А теперь пойдем. Сегодня мы вернемся в наш прежний дом, – промолвил Манипу, беря Маору за локоть. – А завтра я позабочусь о том, чтобы для тебя построили удобное жилище.
Маора послушно следовала за ним, но ее мысли были сейчас далеко отсюда. Она думала о белой женщине. Туземка решила во что бы то ни стало избавиться от нее. Она знала, что непременно найдет способ, как это сделать…
Выйдя за порог дома, Манипу вздохнул, заметив, что ночь уже миновала. Забрезжил рассвет, озаряя своими робкими красками cepые небеса и размытые очертания леса. Этим утром ему удалось откровенно поговорить с Мао-рой. А значит, сегодня для него и Энни начнется новая жизнь.
Глава 3
Энни насытилась и согрелась, выпив цветочного чая и поев черепашьих яиц и лесной малины. Она исподтишка наблюдала за Маорой, которая готовила пищу в черном железном котелке, висевшем над огнем. Время от времени туземка бросала на соперницу ледяные взоры, от которых у той все сжималось внутри. Энни было совершенно очевидно, что аборигенка ненавидит ее лютой ненавистью, и Энни понимала причины такого отношения. Манипу совершенно недвусмысленно отдал предпочтение белой женщине и оставил ее спать в своем доме, попросив Маору удалиться, И хотя Манипу провел эту ночь не с Энни, он дал своей жене явный повод ревновать его к пленнице и заронил в душу туземки семена ненависти.
Ах, если бы Маора знала, что Энни думает совсем о другом! Ее сердце сладко замирало при одном только воспоминании об объятьях и поцелуях Джека, которые так сильно возбуждали ее.
Маора, нарезая ломтиками морковь, бросала на Энни угрюмые взгляды и бормотала что-то под нос на своем языке, но девушке было понятно, что та не говорит ничего хорошего в ее адрес.
– Бледнолицая дрянь, Маора найдет способ избавиться от тебя, очень скоро ты отправишься к своим предкам, – шипела туземка, с ненавистью посматривая на соперницу. – Наш вождь Манипу назвал тебя своей первой женой, а я из-за тебя теперь вторая жена по старшинству, и он изгоняет меня из этого дома. Проклятая!
Энни попятилась от очага, споткнувшись о циновку, лежавшую на полу. Она видела выражение глаз аборигенки и слышала, каким тоном та говорила. Энни заметила, как Маора судорожно сжимала нож в руках. Туземке очень хотелось вонзить лезвие в сердце этой бледнолицей женщины, но она понимала, что так ничего не добьется, кроме бесчестья и изгнания из племени.
– Придет мой день! – воскликнула Маора.
Энни похолодела. Теперь она понимала, что ей надо бежать из деревни сегодня же, иначе ее жизнь не будет стоить и ломаного гроша, поскольку Маора сумеет позаботиться о том, чтобы Энни умерла. А в ее смерти обвинят других людей или сложившиеся обстоятельства. Маора устроит все так, чтобы Манипу не заподозрил ее в содеянном. Да, отсюда следовало бежать немедленно!
Она принялась осматривать одежду Маоры. Где-то в доме должно быть запасное платье, ей надо надеть его и незаметно пробраться к коновязи, расположенной, как она заметила ранее, неподалеку от этого дома. Кожу она измажет золой, а волосы укроет под повязкой, которые носят многие туземки.
Маора подошла к очагу и, кинув туда несколько последних веток, вышла из дома. Энни выбежала за ней следом и проследила взглядом. Так, туземка пошла в лес за хворостом, значит, ее какое-то время не будет. Теперь или никогда! Она это сделает! Возможно, лучшей возможности для побега, чем сейчас, ей не представится. Пока Маора собирает хворост в лесу, Энни может спокойно покинуть этот дом. Свои надежды девушка возлагала только на англичан: она надеялась, что сумеет упросить какого-нибудь английского офицера проявить себя с лучшей стороны и помочь ей найти Патрика. Лишь в этом случае у нее появится надежда на нормальную жизнь.
Энни, опустив голову, закрыла лицо руками и стала молиться, прося Господа о том, чтобы они вновь соединились с братом и чтобы она еще хоть раз в жизни увидела своего любимого Джека.
Сердце Энни взволнованно билось при мысли о том, что ей предстоит сделать. Энни быстро заморгала, прогоняя непрошеные слезы, и крепко сжала пальцы, стараясь прекратить дрожь в руках. Несколько успокоившись, она бросилась к узлам с одеждой, лежавшим рядом с ложем, на котором она провела ночь.
Все еще дрожащими пальцами Энни развязывала один узел за другим, пока, наконец, не вздохнула с облегчением, обнаружив одежду Маоры. Схватив одно из платьев и расшитые бисером сандалии, девушка быстро разделась. Натянув мягкую одежду, она бросилась к очагу и, встав перед ним на колени, припудрила золой лицо. Здесь важно было не перестараться, иначе лицо, сильно вымазанное золой, могло броситься в глаза туземцам и выдать ее.
Спрятав волосы под повязкой, она остановилась напротив стены, на которой было развешано оружие Манипу. Энни не могла взять с собой лук и стрелы, потому что женщины племени не носили оружия. Боевые топорики тоже выглядели бы подозрительно. Оставалось только одно ~ большой зачехленный нож. Она поспешно схватила его и спрятала под платье. Взяв кувшин для воды, Энни, крадучись, подошла к двери и, нервно вздохнув, переступила порог. Надеясь на то, что ее примут за покорную своему мужу туземку, занятую утренними хлопотами по хозяйству и спешащую за водой, девушка опустила лицо, стараясь не привлекать внимания жителей деревни.
Сердце готово было выпрыгнуть из груди Энни, когда она шла на ватных ногах к лошадям. Когда девушка приблизилась к коновязи, она сразу же заметила гнедого жеребца. Беспечный хозяин этого коня не разнуздал его, к тому же гнедой стоял у самых ворот загона, образованных несколькими горизонтальными бревнами. Энни достаточно было вынуть эти тонкие бревна из пазов, отвязать коня и стремительно умчаться на нем под спасительную сень леса. Она боялась только встречи с Мао-рой, ведь та пошла за дровами в лес. Если она станет свидетельницей побега Энни…
Сидя на подоконнике, Олава задумчиво глядела вдаль. Ее тонкие красивые брови застыли в недоуменном горестном изгибе. Она вспоминала свою родную семью: мать, отца, сестер, ласковые и любимые глаза убитого жениха, и сердце ее горестно сжималось. Ее далекий край казался ей теперь недостижимой сказкой, местом, где никогда не бывает мрака и холода. Она вспоминала, как вместе с другими девушками собирала плоды, готовила угощение на праздник Солнца в прошлом году. По обычаю, самая красивая маорийская девушка подносит праздничное блюдо сначала вождю, а потом его сыновьям. Самой прекрасной девочкой в деревне была она, Олава, и именно ей досталась честь угощать вождя и его семью. Так как их вождь Манипу женился совсем недавно, и у него еще не было сыновей, поэтому он жестом приказал Олаве передать блюдо с едой своему брату Дуа-Тапа. Когда девушка, обнаженная по пояс, украшенная только гирляндами цветов, с распущенными блестящими волосами, склонилась над братом вождя, она услышала его восхищенный вздох, а когда подняла глаза, увидела его полный желания взгляд. Олава так смутилась и обрадовалась, что плохо помнит, как отошла от Дуа-Тапа. А когда на деревню опустились сумерки и все танцевали вокруг костра, брат вождя выдернул ее из хоровода ритмично вращавших бедрами женщин и повел в лес. Олава послушно пошла за ним, хотя колени у нее сгибались от страха. Она уже знала, что пойдет за этим человеком когда угодно и куда угодно, потому что ее сердце выбрало его. О, каким прекрасным казался девушке ее возлюбленный Он, как молодой месяц, проливал свет на все, к чему прикасался, и Олава уже не могла узнать мест, где прошло все ее детство, где она бегала со своими подружками, играя или собирая съедобные корни и молодые побеги папоротника.
Дуа-Тапа приблизил к ней свое лицо и прошептал:
– Олава, твоя красота унесла мой покой. Я больше не могу есть и спать, не могу охотиться, как раньше. Всюду мне видится твое прекрасное лицо. Моя любимая, будь моей женой, иначе я умру от тоски.
Его ласковые губы бережно прикоснулись к ее щеке, точно крылья бабочки. Вздрогнув, Олава ответила:
– Я не желаю никого другого, кроме тебя. Пусть моя судьба сольется с твоей…
Руки Дуа-Тапа нежно обняли ее стан, и пока он целовал девушку, пальцы его осторожно изучали тело любимой. Олава задохнулась от наслаждения, когда ладонь Дуа-Тапа погладила ее гладкое, точно атлас, бедро и скользнула внутрь ее лона. Она испуганно отстранилась, распахнув свои черные, как ночь,
