следов на пригорках и в низинах. У лошадей было два недостатка: добротные железные подковы и всадники на спинах, а потому животные вязли в рыхлом торфе. Всадникам приходилось лавировать, выбирая твердую почву, либо не щадить лошадей, загоняя их в болото. Каждому из сорока хотелось изрубить малолетних варваров в куски, но они помнили четкий приказ: не убивать, а преследовать. Гнать по лесу до тех пор, пока мальчишки не устанут и не выбьются из сил. Тогда им, как любым детям, отчаянно захочется домой. Здесь- то и начнется второй этап охоты. Нужно будет убедить их, что погоня отстала, а самим незаметно отправиться по следу. Небось, их отцы размечтались о том, как будут убивать наемников. Пусть полюбуются, как убивают их щенков. Интересно будет взглянуть на их хваленое хладнокровие.
Замысел казался безупречным и согревал сердце каждого из сорока всадников. Но Гнадсог, при всем упрямстве и жестокости, выработанных в нем ратным ремеслом, вовсе не желал рисковать понапрасну.
Он видел, как его всадники вклинились в стену орешника, почти настигнув последнего из убегающих. Заросли быстро поглотили детей, и преследователи потеряли их из виду. Вверх взмывали стаи потревоженных ворон, по лесу разносилось их хриплое предостерегающее карканье. Испуганные белки торопились забраться повыше. Казалось, лес сговорился против всадников. Вереск, колючие кусты шиповника, нижние ветви деревьев — все вставало на их пути. Но люди упрямо двигались вперед. Под копытами их забрызганных грязью лошадей хрустел валежник, чавкал мох болотных кочек, гулко звенел гранит.
Дети бежали молча и бесшумно. В своей одежде из оленьей кожи они почти сливались с окружающим лесом. Один из мальчишек был светловолосым, и, когда солнечный луч, пробившийся в лесной сумрак, случайно прошелся по его голове, всадники сразу заметили сверкнувший блик.
Итарранец, скакавший впереди остальных, старался не потерять живую мишень из виду. Кроме нее, он не замечал ничего... даже прилаженного к стволу дуба деревянного копья. Пришпоренная лошадь поскользнулась на гнилом осклизлом бревне и рухнула вниз. Копье пропороло ей грудь. Лес мгновенно наполнился ржанием обреченного животного.
Трудно сказать, было ли то трагическим совпадением или результатом коварного расчета, но всадник, вылетев из седла, ударился о толстый сук и сломал себе шею.
Первая жертва деширских варваров, он умирал, оставаясь в сознании, с открытыми глазами и привкусом крови во рту.
Погоня приостановилась. Лошадь перестала ржать и лишь хрипела, дергаясь в предсмертных судорогах. Всадники как могли успокаивали своих взбудораженных коней.
— Он больше не дышит, — произнес воин, склонившийся над неподвижным телом.
Воцарилось тягостное молчание. Внутри каждого из тридцати девяти человек происходила напряженная борьба: возвращаться назад и подымать армию либо продолжать погоню за этими вшивыми гаденышами, с малолетства научившимися убивать.
— Копье Даркарона им в пузо! — в гневе закричал один из всадников. — И нам еще говорили, что варвары ставят ловушки только в глубине леса! Что нам теперь — и дальше испытывать судьбу? Гнаться за этими волчатами, пока их ловушки не прикончат еще кого-нибудь из нас?
Командир отряда, получивший должность через протекцию итарранской знати, грубо оборвал его.
— У нас есть приказ, и мы должны его выполнить. Преследование продолжается. Один из вас отправится назад с донесением и печальным грузом. Главнокомандующий Диган — это вам не итарранский наемник, которого волнует лишь звонкая монета. Он обязательно поднимет армию. Он должен это сделать, иначе его засмеют как труса.
Случившееся приняло иной оборот и теперь выглядело как вопиющее оскорбление. Неужели итарранская армия позволит, чтобы ее солдаты погибали, становясь жертвами малолетних варваров?
Всадники встретили эти слова одобрительными возгласами. Тот, кому было приказано отправиться с донесением, спешился, а к седлу его лошади привязали убитого. Парадный марш закончился. Начиналась война.
След шестерых мальчишек давно простыл; они продолжали молча улепетывать по болотистому берегу Талькворина. Но оставались другие следы: на пятачках зеленого мха, в зарослях осоки, и они быстро заполнялись бурой водой. То были следы лошадиных копыт итарранской конницы. Следом двигалась пехота. Под солдатскими ногами земля превращалась в коричневую жижу. Она булькала и чавкала, и мундиры вестовых, равно как и великолепные попоны их лошадей, очень быстро оказались забрызганными и запачканными. Копья цеплялись за кустарники. Неужели совсем недавно эти люди смеялись и шутили, двигаясь к Страккскому лесу? Теперь угрюмое молчание прерывалось лишь приглушенными яростными вскриками и ругательствами.
Повозки с провиантом было решено оставить под охраной на границе леса. Если Гнадсог и не одобрял решения направить основные части вдоль берега Талькворина, он предпочитал об этом помалкивать. Его плотно сжатые губы казались тонким шрамом на пергаментном лице. Война была его ремеслом, и он вел копьеносцев, исполненный привычной решимости.
До полудня армия не встретила ни одной засады. Постепенно склоны речной поймы стали круче, а почва под ногами — тверже, но она все равно неистребимо пахла болотом. В воздухе звенели тучи комаров. Но когда двигаться стало легче, настроение солдат улучшилось. Видя, что пространство между склонами холмов и рекой слишком узко и, нарушив боевой порядок, армия вынуждена двигаться толпой, Гнадсог высказал свои соображения Дигану и получил разрешение перестроить части.
— Не нравится мне все это, — бормотал он, наблюдая за маневрами солдат.
Дробить силы было не в его правилах, но иного выхода он сейчас не видел. За первой грядой холмов, примыкающих к реке, тянулась вторая. Их разделяла узкая долина. Гнадсог решил разделить армию на три части. Ударный полк конницы должен был незамедлительно двинуться вперед. Пехотинцы разделялись на два отряда: одному приказано было продолжить двигаться по берегу, а второму — по долине между грядами холмов.
— Слишком уж легко, — пробормотал Гнадсог себе под нос.
Его слова услышал Диган, снявший шлем, чтобы поправить оперение, смятое низкими ветвями.
— А почему это должно быть трудным? — удивленно спросил он.
— Война против кланов Стейвена не может быть легкой.
Гнадсог смачно сплюнул на землю.
— Да, не может.
— Возможно, сейчас этими варварами командует отнюдь не предводитель, — бесстрастно произнес Лизаэр, слегка опираясь обеими руками на рукоять меча.
Гнадсог прокашлялся.
— Ваш вороватый хорек-чародей и впрямь умен. Недаром вы на разные лады пели об этом государственному совету.
Равнодушный к тому, как его высочество воспримет столь дерзкие слова, Гнадсог усмехнулся, обнажая желтые зубы.
— Вы и господин Диган поедете в арьергарде второй дивизии. И если мы вернемся назад и вам удастся выставить городских правителей полными дураками, что и есть на самом деле, — что ж, тем лучше. Я предпочитаю быстрые атаки с использованием численного превосходства. Ну а если мы тут завязнем и угробим большую часть армии, вы всегда сможете меня разжаловать. В таком случае я рискую лишь своей пенсией, а не вашими головами.
Нахлобучив шлем и поигрывая поводьями, Диган выжидающе глядел на капитана. Он был похож на статую, облаченную в дорогостоящую амуницию.
Опытный в придворных интригах Лизаэр сразу сообразил, что из уст Дигана сейчас посыплются неуместные возражения, ибо озабоченность Гнадсога была вполне искренней. Просто бравый вояка не умел и не любил изысканно выражаться.
— Здравый смысл еще никому не грозил потерей пенсии, — дипломатично произнес принц.
Затем, потрепав лошадь по шее, он улыбнулся Дигану.
— Поскольку я говорил вашим сановникам чистую правду, мы действительно поедем позади. Вне зависимости от того, удастся или нет захватить этот лагерь врасплох, а также независимо от того, находится ли там Аритон, мы должны ожидать его магических контрдействий. Наше присутствие может понадобиться для воодушевления солдат.
