билеты в «Титан», там неделя аргентинского фильма, говорит, колоссальная картина… Вот сколько всего в жизни — понятно, что Феде не до кота.
Федя вышел дворами на Рубинштейна. Зайти бы к Славке по дороге, поговорить про сложности жизни — но время, время!..
Около «Титана» толпа спрашивала билеты — Стелла знает, что надо смотреть. Вон и сама видна издали: белое пальто, белые волосы — высший класс. И пришла первая — уникально!
— А, явился! Не прошло и часа!
— Привет. Еще без десяти.
— Не смею отрицать. Ты, Феденька, — живой хронометр. Электронный.
Черт! Она же моложе, хвасталась паспортом, а Федя рядом с ней как семиклассник рядом с десятиклассницей.
— Федор — то же самое, что Теодор по-немецки.
И вообще на остальных языках. Как Иван и Жан. Можешь звать меня Тео.
Он хотел сообщить это небрежно, а вышло, будто хвастается — ну как сообщают вроде как между делом, что купили «Яву» или «Чезет». Конечно, веломобиль современнее и прогрессивнее любого «Чезета», только что название длинное: ве-ло-мо-биль, надо бы придумать покороче, но дело не в «Чезете», а в принципе: в небрежном тоне. Но Федя только пытался сказать небрежно, а получилось на самом деле довольно глупо. Стелла расхохоталась:
— Тео? Колоссально! Буду звать тебя только так: Тео! И чтобы все слышали!
И она действительно позвала нараспев во весь голос:
— Те-о!
Так что стали оглядываться.
Взять бы, повернуться и уйти!
Но получилось бы, будто он шуток не понимает.
Картина оказалась — высокий класс. Стелла и не стала бы звонить зря — у нее вкус! Как один влюбляется, но он тронутый, сумасшедший то есть, и думает, что она — его сестра и ему нельзя ее любить; от этого он страдает и сходит с ума только хуже, а она тоже страдает, оттого что он тронулся, а еще гораздо больше оттого, что он от нее отказывается; все-таки она его уговаривает, что она не сестра, и все у них становится о'кей, он почти вылечивается — и вдруг его отец на смертном одре кается, что у него была незаконная дочь — и это она и есть, само собой; от таких открытий он тронулся окончательно, а она бросилась с моста в реку, и не просто в реку, а в водопад — тоже красивый способ. Да, высокий класс! Аргентинцы умеют — и вообще южные американцы.
— Сумасшедшие всегда правы, — сказала Стелла. — Они всегда такое чувствуют, чего умом не понять.
Стелла права тоже, хотя она-то не сумасшедшая: если в книге или в кино тронутый, он всегда понимает самую суть, попадает в точку! Федя и книгу читал, которую приносила мочка; Федя вообще-то читает редко, но мочка очень уж хвалила, и фамилия у автора красивая, тоже важно: приятно читать книгу, когда у автора фамилия красивая, жалко, Федя забыл — Джеральд не Джеральд… И все-таки, хотя Стелла права про тронутых, Феде не нравится такая правота: зачем тогда ум человеку, если нужно сойти с ума, чтобы все понять и постигнуть самую суть? Ум только мешает — так, выходит? Феде не нравится, но спорить он со Стеллой не стал, потому что и правда всем известно, что и настоящие гении всегда того — с приветом; или группа приезжает, так если кто в ней и нормальный, то он свою нормальность скрывает, чтобы не опозориться, — работает под тронутого…
Марине Федя все бы это высказал — и та смотрела бы восхищенно, да, наверное, и сказала бы вслух, какой он ужасно умный. А Стелле он высказать не решается, Стелла осмеет, и он сам себе от ее насмешек покажется полудурком.
Да черт с ними, с этими проницательными сумасшедшими! Федя был озабочен, куда теперь вести Стеллу. Дома мочки, кажется, нет. Но может прийти в любую минуту. Значит, можно целоваться, не теряя бдительности. Все равно как, наверное, сама мочка со своим Александром Алексеевичем — не теряли бдительности, пока мочка его не выставила совсем. Правильно сделала! Федя' хотел побыть со Стеллой там, где их никто не видит, но, может, Стелла хочет другого? Хочет в кафе, хочет на дискотеку… Опять: если б с Мариной, Федя бы и не интересовался, чего хочет она, — важно, чего хочет он! А со Стеллой гадает, как бы угодить ей.
Они вышли на Владимирский. Из «Титана» можно и сразу на Рубинштейна, но выход на Рубинштейна неудобный, через дворы, а на Владимирский спускаешься по культурной лестнице.
— У тебя, Тео, сомнения написаны на челе. Какая дума в тебе сокрыта?
Иногда она так выражается — будто в театре. Федя не любит, потому что не получается ответить так же.
— Соображаю, видишь. Куда пойти.
— Соображаешь на двоих — это оригинально. А на троих ты тоже умеешь соображать, Тео?
Кажется, она решила совать это «Тео» к месту и не к месту.
— Соображу на скольких надо, — мрачно буркнул Федя. — Ладно, пошли ко мне.
— Ты решил, Тео, что я достойна этой чести? Спасибо, нет слов. Одни буквы.
У Феди тоже — одни буквы. И он промолчал.
По Щербакову переулку они вышли на Рубинштейна. Федя вел Стеллу под руку и каждую секунду чувствовал, что касается ее — и от этого тоже, кажется, глупел на ходу. Но хоть и поглупел, хватило у него ума прежде чем сворачивать в проходной двор, взглянуть, свободна ли дорога. Двор был освещен слабо, и все-таки около второй подворотни Федя разглядел какие-то силуэты. Похоже, каратисты. Да, вдвоем мимо них идти не стоит: пристанут, скажут что-нибудь вслед — и не ответишь, опозоришься перед Стеллой. Это в лучшем случае, если только скажут. Ясно, надо обойти. Или зайти к Славке! Похвастать перед ним, с какой девочкой гуляет.
Витрина у Славки включена не была, но сквозь глухие занавески пробивался свет — значит, сам он у себя, хотя заказчиков не принимает.
— Зайдем-ка на минуту. Тут к другу. И Федя по-свойски стукнул в окно.
— Ну, кто?
Ого! Голос у Славки еще настороженней, чем в прошлый раз. Видать, нет жизни от алкашей. Нет, точно, надо объявление: «Ноу алкогол!»
— Да я же!
— А-а, ну залазь.
Славка увидел Стеллу и сменил голос мгновенно, как Райкин:
— О, прекрасная дама! Милости прошу.
Стелла вошла классной походочкой, будто в ресторан «Интуриста». А Славка за ней на своей единственной ноге — но так, как если вторая и не нужна. Лишняя она, вторая нога! Был фильм с одноногим — тоже ловко обходился — «Таинственный остров». Или «Остров сокровищ»? Один черт…
— Не ожидал, такой визит! Приготовился бы! Мы тут дичаем вдвоем без женщин, и вдруг такая фея!
Вдвоем? Знал бы Федя, может, и не зашел.
На крутящемся стуле для клиентов сидел молодой мужик, нога на ногу, весь в фирме. Рядом на круглом столике, на котором гипсовый слепок статуи Венеры — «для интерьера в стиле ретро», — торчала бутылка. Мужик вскочил с неприятной пластикой, будто особая смазка в суставах.
— Явление следующее: те же и фея! Прошу к шалашу! Живое подобие этой чувихи, — и он сделал жест в сторону Венеры.
Стелла от счастья как в невесомости — вот-вот воспарит. Как же: обозвали феей, сравнили с Венерой! Славка уже нес два стакана.
— И вино самое феерическое, — не закрывался фирменный мужик, — «Твиши»! А сам я Миша. Для рифмы. Вообще-то, друзья зовут Михно. Братька Михно — пойдет?
— А я Стелла, — голос у нее вдруг стал такой томный — задавиться! — А он — Тео. А почему — Братька?
— Ну-у… Во-первых, все люди — братья. Ну и во-вторых — вообще.
