Гусар на крыше

луга. На мне была каска с перьями и синий мундир, расшитый золотом. Карабинеры отдали мне честь. Я понял тогда, что мои друзья ошиблись. В конце концов, итальянцы — это народ, который любит нарциссы.

Это позволило мне жить в Эксе у одной славной женщины, которая, кажется, была экономкой у кюре. В доме было две двери, даже три, если считать ту, что выходила в сад. Я счел благоразумным поселиться в этом городке, где был военный гарнизон, чтобы не разучиться владеть шпагой. Моя матушка очень регулярно присылала мне деньги через Марсель. Я экипировался. Нанял учителя фехтования и посещал фехтовальные залы.

Я полагаю, вы все еще храните в шелковом мешочке ту пулю от карабина; а значит, вы не будете смеяться, если я вам скажу, что в моем бумажнике лежит пакетик с крошками сухой травы, похожей на чай: это мой букет нарциссов из Чезаны. Я люблю это.

— Стало быть, вы не бывали в хорошем обществе?

— Я бывал в великолепном обществе, а именно в обществе Александра Малого по прозвищу Малыш Александр. Этот длинный, ворчливый сухарь владел саблей как бог. Мы многому научились друг у друга.

— Хорошее общество могло бы вас научить весьма любопытным и очень полезным вещам, таким, например, как гордиев узел, которым можно удушить либерально настроенного человека. Порой есть смысл поручить это свеженьким пальчикам. Они действуют надежнее, чем сабля. В Эксе очень хорошенькие женщины.

— Да, они видели меня на состязаниях в фехтовании.

— Они, должно быть, были от вас без ума?

— Они, действительно, смотрелись, как прекрасный гобелен. Я обожаю гобелены. Я часто представляю себе, как какой-нибудь властитель выносит мне смертный приговор в торжественном зале, украшенном гобеленами, изображающими «Неистового Роланда» Ариосто. Убийцы ждут меня за дверью, а я иду им навстречу, глядя на шерстяную улыбку Анджелики и на вышитые крестом нежные глаза Брадаманты. Но главное — это смертный приговор.

— Мы слишком много выпили, — сказала молодая женщина. — Нам уже в пору не пить, а петь, если вы мне позволите этот ужасный каламбур. Может быть, все-таки пора спать?

Они устроились в комнатах, расположенных одна против другой. Хмель не помешал Анджело устроить себе квадратную постель, как в казарме.

Среди ночи он проснулся. Дождь лил как из ведра, было слышно, как под его напором содрогаются оконные рамы и дребезжат стекла. Вдали слышались раскаты грома. Он вспомнил о своей спутнице.

«Мы без труда вошли в этот дом, — подумал он, — то же самое могут сделать другие. По дорогам сейчас скитается немало народа, а в такую погоду всякий ищет себе пристанище. Они и сюда могут заявиться. Если на пороге ее комнаты появится мужчина, да еще вроде нашего кларнетиста, она испугается».

Он разобрал свою квадратную постель, бесшумно перетащил матрас в коридор и устроился у двери комнаты молодой женщины. Убедившись, что он полностью загораживает вход, Анджело заснул.

ГЛАВА XIII

Анджело догадался с утра пораньше убрать от двери свое ложе. И когда молодая женщина пришла в комнату, где они провели вечер, он уже приготовил чай и поленту, на этот раз соленую.

Мул спокойно стоял в конюшне и, казалось, был очень доволен жизнью. Дождь прекратился, но небо было затянуто тучами и грозило всевозможными неожиданностями. Тучи по-прежнему стремительно неслись с юга. Уже почти облетевшие леса казались по — зимнему прозрачными.

— А теперь в путь, — сказал Анджело, — но сначала договоримся, что вы будете меня слушаться. Наденьте мой плащ и садитесь на мула. Каждый час вы будете слезать с мула и немного идти пешком. Стоит вспотевшему человеку продрогнуть, и холера тут как тут. Можете мне поверить. Вам надо беречься.

Молодая женщина казалась озабоченной и как будто немного пристыженной. Она покорно завернулась в большой плащ и села на мула, которого Анджело взял под уздцы.

Дорога карабкалась по довольно крутым склонам и наконец вывела их к опушке леса на обширном мрачном плато, где тучи почти касались верхушек деревьев. Висящая в воздухе ледяная изморось вздрагивала под порывами ветра. И лишь гонимые им водяные брызги оживляли эти безжизненные просторы.

Анджело поднял воротник своей куртки. Ее плотная ткань хорошо защищала его от непогоды.

«Да здравствуют Джузеппе и Лавиния, — говорил он себе. — Они все предусмотрели. Вот что значит настоящая любовь».

Для человека, влюбленного, как и он, в свободу, была своеобразная прелесть в этих безжизненных просторах. А кроме того, он знал, что его прекрасные черные волосы, пропитанные водяной пылью, приобретают тяжесть и изысканную красоту листьев аканта.

«Сколько людей с холодной душой чувствовали бы себя совершенно удовлетворенными на моем месте, — думал он. — Но я безумец, мне этого мало. Мне нужен Ариосто. Там моя стихия».

Они уже больше трех часов шли по каменистой дороге, петлявшей среди буксов, можжевельников и прочей съежившейся, исхлестанной ветром растительности. Выехав на открытое место, они увидели, что небо по-прежнему затянуто стремительно бегущими тучами. На них время от времени обрушивались непродолжительные, но плотные заряды дождя, где каждая капля, казалось, была подкована крошечным кусочком льда. Молодая женщина, закрыв голову большим капюшоном, молча и покорно позволяла мулу нести себя.

Дорога спустилась в небольшую долину, пролегла вброд через разбухший от дождей ручей, обогнула выступ серой скалы и неожиданно вышла к деревушке, состоящей из десятка серых домов, окутанных пылью серых облаков. Несмотря на запах топившихся печей, мирно дымящиеся трубы и теплый, добрый свет окон, Анджело подгонял мула. Однако здесь явно не было никаких признаков болезни.

— Нужно постараться пройти сегодня как можно больше, — сказал Анджело. — Вы правы, что позволяете мулу нести себя. Ни в коем случае не слезайте. Доверьтесь мне и — вперед. На этой высоте каждую минуту может пойти снег. Надо поскорее пройти эти места.

Дорога вела их вдоль ложбины, наверх, мимо небольших, но ухоженных картофельных полей. Затем свернула в рощу довольно высоких и кустистых дубов, еще покрытых золотистыми листьями, громко шумевшими под струями дождя и ударами ветра. Перебираясь с одного склона расширяющегося оврага на другой, дорога вышла к новым зарослям букса и диких кустарников, а затем на пустынную возвышенность, исхлестанную дождем, словно мраморной пылью.

Погода внушала все больше опасений. Несмотря на холод, тучи тащились совсем низко, почти задевая верхушки деревьев. Где-то слева несколько раз рявкнул гром. Мул начал выказывать беспокойство. Молодая женщина хотела спешиться.

— Не нужно, — сказал Анджело, — эта скотина будет шагать, а если понадобится, я заставлю ее бежать.

Он вспомнил, как поступают артиллеристы в горах: с солдатской бесцеремонностью он взялся за одно ухо мула, и тот мигом перестал капризничать.

Ливень, град, ветер безжалостно обрушились на них. Небо было полностью затянуто черными тучами. Наконец сверкнула молния, и, прежде чем прозвучал гром, дождь полил плотной стеной.

Непрестанно подгоняя мула, Анджело пытался разглядеть сквозь стену дождя хоть какое-нибудь укрытие, неважно — что, пусть даже просто большое дерево. Он уже был на последнем издыхании, когда заметил, что дорога поднимается. Пройдя мимо разрушенных домов, он не сразу понял, что сквозь завесу дождя промелькнуло нечто вроде свода. Он повернул мула назад и вошел вместе с ним под арку. Это были остатки то ли погреба, то ли сарая с навесом. Снаружи развалины старой деревни тонули в потоках дождя.

Несмотря на тяжелый плащ, молодая женщина легко соскочила на землю.

— Вы промокли, — сказала она, — и теперь схватите ту смертельную простуду, о которой вы мне