общении с Юлией.
Все проходит. Впечатления блекнут, стираются. С годами Карл Павлович все реже вспоминал Помпеи. Другие замыслы и заботы занимали его. Когда вспоминал, голову почему-то гвоздем буравила одна только мысль. Догадался ли Деций спустить с цепи своего лохматого пса перед землетрясением? Или в спешке, укладывая свои бесчисленные таблицы, забыл? И вообще! Что с ним самим сталось?
Карл Брюллов покидал Петербург. Навсегда. Хмурились художники, плакали женщины. Подхватив на росписях Исаакиевского собора воспаление легких, по настоянию врачей, Карл уезжал в Италию.
Одному из своих друзей он оставил короткую записку.
«Я жил так, чтобы прожить на свете только 40 лет. Вместо 40 лет я прожил 50 лет, следовательно, украл у вечности 10 лет и не имею права жаловаться на судьбу. Мою жизнь можно уподобить свече, которую жгли с двух концов и посредине держали калеными клещами».
Последние дни Карлу снился один и тот же сон. Он снова в Помпеях. Вокруг пестрая, веселая толпа горожан. Он медленно, никуда не торопясь, бредет по центральной улице. Навстречу четверо юношей несут на носилках какую-то знатную матрону. Она из-за балдахина манит его рукой. Карл подходи ближе и видит… это графиня Юлия.
Она что-то говорит ему, что-то веселое, беззаботное. Но слов Карл не слышит, хотя понимает, графиня рассказывает ему нечто чрезвычайно забавное…
Обмахиваясь веером, Прекрасная Юлия продолжает что-то ему рассказывать.… И Карл начинает смеяться. Весело, радостно, легко. Он смеется, как никогда в жизни.
Карл Брюллов покинул этот мир в «возрасте Вильяма Шекспира». Прах его захоронен в местечке Марчиано близ Рима. Ему не было еще и пятидесяти трех лет.
В каталогах, посвященных живописному творчеству Брюллова, перечислены многие десятки незаурядных, подчас поистине гениальных портретов, написанных художником в разные годы.
Напротив большинства из них бросается в глаза удручающая сноска… «местонахождение неизвестно», «местонахождение… увы!.. неизвестно»…
НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАНИ АЙВАЗОВСКОГО
«… в натуре, существует множество явлений, необъяснимых даже для обширного ума!»
Ваня Айвазовский был начинающим художником. Как и все начинающие, мечтал со временем стать знаменитым. Но пока ему невезло. Во всем. Ваня учился в петербургской художественной Академии и подрабатывал карикатурами в газетах. Денег вечно не хватало, учеба тоже особенно не радовала. Сплошная черная полоса.
Личной жизни у Вани практически не было никакой. Девушки на него просто не обращали внимания. Худой, нескладный, с длинным носом и без состояния. Одно слово, провинциал, приехавший покорять столицу. Хоть он и был слегка похож на Пушкина, на Александра Сергеевича, это обстоятельство не влияло на его невезение.
В то утро Ваня подошел к зеркалу, чтоб хоть отчасти воодушевиться. В глубине души, он считал себя интересным юношей. Эдакая творческая натура, художник!
Ваня подошел к зеркалу, вставленному в створку старого шкафа, и уже поднял руку, чтоб поправить свои густые непокорные волосы, когда увидел… Вернее, он НЕ увидел своего отражения! В зеркале, в той убогой комнатушке, что была точной копией его собственной, которую он снимал у глухой старушки на Пятнадцатой линии Васильевского острова, никого не было!
Ваня закрыл глаза и с силой помотал головой. Потом осторожно открыл… Сначала один глаз, потом… другой… Ничего не изменилось. Пусто… Тот
Наклонив голову и заглянув чуть в сторону, Ваня увидел за столом… какого-то типа. Тип с аппетитом поедал «его» ужин.
Несколько секунд, ничего не понимая, будучи абсолютно уверенным, что… или он, Ваня Айвазовский, сошел с ума, или… просто еще не проснулся… Ваня неподвижно стоял перед зеркалом.
Потом не придумал ничего лучшего, постучал костяшками пальцев в зеркало. Как в окно. Тип в зеркале… то-есть, в «той его» комнате вздрогнул и… медленно повернувшись, посмотрел на Ваню.
Теперь пришла очередь вздрагивать Ване. Тип в зеркале был абсолютным пиратом. Повязка на одном глазу, большие усищи… пистолет и кинжал за поясом. Какой-то детский персонаж из газеты «Северная пчела», куда Ваня частенько относил рисунки.
Пират вышел из-за стола и, стуча деревянной ногой по полу, подошел к зеркалу. Их разделяло только тонкое мутное стекло.
Довольно долго оба внимательно рассматривали друг друга, Ваня с недоумением и растерянностью, пират из зеркала бесцеремонно и как-то оценивающе.
В Петропавловской крепости выстрелила пушка. Стало быть, уже… полдень? Хотя только что было утро… Зима, конец февраля.
— Чего тебе, юнга? — нагло спросил пират из зеркала.
Бедный Ваня совершенно растерялся.
— П-позвольте… представиться… — начал бормотать он, ни к селу, ни к городу.
Пират в зеркале жестом руки прервал его, и даже недовольно поморщился при этом.
— Знаю, юнга! — заявил он. — Я тебя, да-арагой… (Он так и выражался… «да-арагой», почему-то с явным кавказским акцентом!), как облупленного знаю… Ты меня не знаешь… Но скоро узнаешь! — добавил пират с веселой усмешкой, — Скоро вы все узнаете!
Пират в зеркале был явно веселым человеком, энергичным.
В уголках его глаз постоянно прыгали веселые чертики.
— В таком случае… — подбирая слова, недоуменно продолжил Ваня. — … может быть… представитесь вы?
Пират в зеркале снисходительно кивнул.
— Айвазян! Ованес Айвазян! Гроза Средиземноморья! — гордо и торжественно провозгласил он. И добавил, обращаясь неизвестно к кому. — Запомните это имя, господа!
С этого момента жизнь Вани приняла странный оборот.
Несколько раз юный художник пытался наладить добрососедские отношения с пиратом. Пустые хлопоты. Айвазян, нагло усмехаясь, откровенно игнорировал все ванины подходы. Он явно считал себя существом высшего порядка. К Ване же относился снисходительно. Считал его юнгой. И не более. Но что самое обидное, обозвал бесперспективным художником.
И первый же день так прямо и брякнул:
— Пресный ты какой-то, юнга! Кому нужны эти твои заливчики, лунные дорожки? А где шторма? Бури-ураганы? Где спрашивается, портреты доблестных пиратов?
Ваня действительно писал в основном морские виды. Безумно любил море и надеялся посвятить этому всю жизнь. Но объяснять это невежественному пирату, разбойнику? Нет уж, увольте.
