забрать картину. Более того! Даже не извинившись и, гневно стуча по паркету деревянной ногой, он объявил профессорскому составу:
— Обидеть художника может каждый!
И вышел, сильно хлопнув дверью. Через секунду вернулся и назидательно добавил. Когда юнгу Ваню признают за границей, дескать, всем вам, сухопутным крысам, будет стыдно. И что, вы еще ему в ножки поклонитесь. И уже на самом пороге добавил. Дескать, он лично никого вешать на реях не будет. А следовало бы.
Будто бы все это он сотворил по поручению самого Вани.
— Ваня! Ты действительно сошел с ума! — покачав головой, закончил рассказ Василий Штернберг.
— Нет! — вдруг разозлившись, сказал Айвазовский. — Я вовсе не сошел с ума! У меня нет никаких одноглазых, одноногих родственников! Но кое кто… у меня ответит за эту выходку! Я не позволю порочить свое имя!
И отодвинув изумленного Штернберга, Ваня направился на заседание совета Академии. Прямо так, не снимая шинели.
Твердая решимость Вани заметно уменьшалась по мере приближения к кабинету ректора. Увидев строгие лица профессоров, портреты выдающихся живописцев по стенам, выпускников Академии… Кипренского, Брюллова, Иванова… А за спиной ректора портрет самого Государя Императора Николая I в полный рост, бедный Ваня окончательно стушевался.
«Пиратская Венера» Айвазяна, естественно, произвела скандал. Вся профессура была в шоке. Преподаватель Вани, милейший Максим Никифорович Воробьев заикался и пил воду. Сам ректор Оленин гневно сверкал глазами и мерил шагами кабинет. Взад-вперед.
Как только Ваня предстал пред их очами, ректор резко остановился и повернулся к нему:
— Извольте объясниться… милостивый государь!
От решимости Вани уже не осталось и следа. Под грозными взглядами портретов великих художников он сник.
— Это… это… непостижимо!.. Невозможно! — бормотал Ваня.
— Что «непостижимо»? Что «невозможно»? — продолжал гневаться ректор Оленин. — Милостивый государь! Вы не один в кабинете… Извольте выражаться таким образом… чтобы… чтобы вас можно было хоть как-то понять.
Ваня попытался было объяснить, что сроду не писал никаких «пиратских венер». И что обнаженная женская натура вообще не его стихия. Его никто не слушал.
— Извольте отвечать по существу! — бушевал ректор Оленин. Но ничего вразумительного бедный Ваня объяснить не мог. Он только виновато улыбался, разводил руками в стороны. И время от времени резко встряхивал головой, будто хотел согнать с макушки надоевшую муху.
Короче, всем профессорским составом Ване было высказано категорическое требование. Чтоб впредь одноглазых родственников в стенах Академии никто не видел. И стука деревянной ноги не слышал.
— Кое-кто… дорого заплатит за все это! — продолжал бормотать Ваня Айвазовский уже на улице.
Друзья топали под неуютным петербургским небом на Васильевский остров. Оба снимали комнаты невдалеке друг от друга.
— Надо тебе невесту сыскать! — подвел итог Вася Штернберг. Вася был из обрусевших немцев. И как все немцы, любил во всем ясность и порядок. У каждого мужчины должны быть жена и дети.
Он прекрасно понимал, в особо запущенных случаях, таких как у Вани, положение спасти может только женщина. Во-он… сколько их на Невском… Так и шастают, туда-сюда, туда-сюда… И каблучки как на зло, стучат очень даже призывно.
Но бросив взгляд на своего друга, Вася Штернберг решил до поры отложить это кардинальное средство. Одного взгляда на Ваню Айвазовского было достаточно, чтоб понять, время для принятия универсального лекарства еще не пришло.
Юный художник, втянув голову в плечи и сильно ссутулившись, брел по тротуару рядом со Штернбергом и глаза у него были, как у побитой собаки…
Вернувшись в свою холодную и неуютную каморку, Айвазовский не нашел в зеркале никого. Айвазян отсутствовал.
Ваня со вздохом поставил стул прямо перед зеркалом и, не раздеваясь, уселся на него, готовый ожидать появления пирата хоть до самого утра, если понадобится.
«Где он шляется, этот… тип?» — со злостью думал Ваня.
Впрочем, в Петербурге довольно много мест, где можно весело и содержательно провести время.
Пират Айвазян появился неожиданно. Ближе к ночи. Ваня уже начал задремывать, сидя на стуле. Увидев пирата Айвазяна, Ваня мгновенно вскочил со стула и решительно заявил:
— Сударь! Кто вам позволил являться в Академию?! Кто позволил вывешивать свое бездарное творение под моим именем?!
— Хотел помочь, — невозмутимо отозвался пират. — Ты, юнга, не в ту сторону гребешь. Но… ничего! Я сделаю из тебя настоящего морского волка. Я беру над тобой шефство!
Айвазян, очень довольный собой, повернулся к Ване спиной и начал выставлять на стол разнообразные бутылки. Ваня требовательно постучал в зеркало.
— Сударь! Я не нуждаюсь в подобной опеке! Я требую…
— Юнга-а! — повысил голос Айвазян. — Мне некогда-а! У меня сегодня сбор старых боевых друзей.
Валя открыл, было, рот, но пират совершенно неожиданно перед самым его носом задернул занавеску. С той стороны зеркала.
Несколько мгновений бедный Ваня стоял, как громом пораженный. Не в силах сдвинуться с места. Через несколько минут занавеска чуть отодвинулась в сторону. Из-за нее показалась самодовольная физиономия пирата. Он строго погрозил Ване пальцем, как мальчишке.
— Па-апрошу не беспокоить! — нагло заявил он. И опять скрылся за занавеской.
Это уже переходило все допустимые пределы. Ваня Айвазовский долго раздумывал. Потом решил действовать по плану. Записал его на бумаге. План состоял из трех пунктов.
С понедельника — начать новую жизнь.
Закончить новый морской пейзаж.
Избавиться от пирата Айвазяна.
Последний пункт Ваня подчеркнул тремя жирными чертами.
С наступлением сумерек на Невском проспекте возникает особая атмосфера. Гуляющим по нему во всем мерещится какой-то загадочный смысл. Кажется, обычное дело. Дворники поднимаются по лестницам и зажигают фонари. А большинство гуляющих воспринимают это как сигнал к действию.
С некоторых пор в витринах иных магазинов и сомнительных салонов стала появлятся «Пиратская Венера». В различных вариантах. С подписью «Айвз.». «Сны пиратской Венеры», «Венера берет на абордаж греческое торговое судно», и тому подобное. Айвазян явно поставил свое творчество на поток.
Ваня Айвазовский перестал бывать на Невском. Обходил его стороной. Поди, потом доказывай, что ты не верблюд.
Другое дело Вася Штернберг. Он и не думал оставлять своей идеи насчет кардинального лекарства. Как истинный друг, настойчиво занимался поисками подходящей невесты.
Кто ищет, тот всегда найдет.
В одном из художественных салонов Вася Штернберг познакомился с необычной девушкой. Англичанкой. В Петербурге она служила простой гувернанткой. Но само ее имя несло в себе некий налет романтизма. Ее звали Юлия Гревс.
Тысячу раз прав тот француз-философ, который утверждал, все англичанки похожи на лошадей. Не иначе, потому что каждое утро трескают овсянку. Что есть, то есть. Не отвертишься. Взаимное влияние,
