плотников, которые и возводили Терем по его эскизам.
Работники пилы и топора во всем мире одинаковые. За каждым глаз, да глаз нужен. Так и норовят облегчить себе жизнь. Сработать побыстрее и попроще, и вильнуть в сторону.
Короче, плотники, сразу после отъезда жены, (ее они побаивались!), дружно покинули стройку. Нагло заявив, что сами они не местные, из-под Калуги. Дескать, картошку пора копать.
Васнецов смолчал. Хотя прекрасно понимал, картошку а середине лета выкапывают только ненормальные или вруны. Но делать было нечего.
Тут как раз Мария Слюнкина объявилась. Вятская писательница со своей широкой известностью в узких кругах. Она теперь то ли в «суфражистки» записалась, то ли в «феминистки», сам черт их не разберет. Красавица такая же, но почему-то до сих пор не замужем.
Ходит по дому, папироски курит. И пепел прямо на пол стряхивает. Того гляди, Дом-Терем недостроенный спалит. Может, у них так принято, у феминисток, табак смолить, как мужик. Они, вроде, на том и стоят. Мол, абсолютно во всем с мужиками равны. И даже лучше. В некоторых отношениях.
Виктор Михайлович на эти темы спорить не собирался. Спорить с красивой женщиной, да еще писательницей, известно, кем надо быть.
Вот такая странная компания и подобралась в недостроенном Доме-тереме. Инвалид Митрич, хозяин художник «Михалыч» и писательница-феминистка Мария Слюнкина. Каждый день встречаются, чаи распивают, работают, (каждый свое), и бесконечные разговоры разговаривают. Обо всем на свете.
Погода в тот день на дворе стояла странная. Небо сплошь заволокло белесой пеленой. И дождь непрерывно моросил. Наша троица сидела за столом в гостиной. Беседовали. Обо всем и ни о чем. Митрич с «Михалычем» уже чай допивали. Слюнкина уже третью папироску раскуривала, когда вдруг грянул гром! И пошел на улице снег. Самый настоящий. Это в середине-то июля месяца!
Виктор Михайлович с Марией вышли в коридор и распахнули двери на веранду. Стояли, смотрели в сад. Любовались хлопьями снега. На деревьях, на траве. Митрич в гостиной с камином и печкой начал возиться. (Незаурядное изобретение Васнецова! Печка в коридоре, камин в гостиной. Оба соединены друг с другом, как сообщающиеся сосуды. Как люди, прижавшиеся друг к другу спинами, чтоб теплее было. Камин затопишь, печка слегка нагревается. И наоборот. Короче, Терем всегда был сухим и теплым).
Митрич, как человек стабильной нетрезвости, дела делал обстоятельно. Даже как-то монументально. Если уж брался печку растапливать, часа полтора возился, не менее.
Стояли Мария с Виктором Михайловичем в дверях гостиной и падающим снегом любовались. Очень красиво было. Необычно.
Вот тут-то Мария Слюнкина и услышала тихий скрежет.
— Виктор! У тебя мыши завелись. — пыхнув папироской, задумчиво сказала она.
— Быть не может! — ответил Васнецов. И покачал головой.
— Сам послушай… В коридоре под сундуком шуршат.
Виктор Михайлович прислушался. Действительно, услышал под сундуком скрежет. Будто когтями по дереву царапают.
Надо заметить, сундук в коридоре с секретом был. Откинешь крышку, а там ступеньки, вход в подвал. Еще одно полезное изобретение Васнецова.
Подошли к сундуку, послушали. Сбоку Митрич с поленом в руке пристроился. И все трое явственно услышали тихий скрежет.
— Что я говорила! Там мыши. — брезгливо сказала Слюнкина.
Скрежет между тем нарастал. Послышались даже легкие удары.
— Ничего себе… мышка! — усмехнулся Виктор Михайлович.
— Крысы, наверное! Фу-у! Гадость какая! — поморщилась Мария.
Все трое застыли в ожидании. Из сундука, вернее, откуда-то из-под него доносились глухие, четкие удары. Били явно чем-то металлическим по дереву. И скрежет все нарастал.
— Витя-а! Мне страшно! — прошептала Мария Слюнкина.
Виктор Михайлович вышел из оцепенения и начал действовать.
— Митрич! — распорядился он — Гаси свечи! И спрячься!
— Ма-ама-а!!!
Это Мария начала от страха подвывать в полный голос, но Виктор Михайлович зажал ей рот ладонью и оттащил в гостиную. Двери прикрыл, только маленькую щель оставил. Митрич с поленом в руке тоже спрятался под лестницей, погасил свечи.
Наступила оглушительная тишина. Было слышно даже как снег в саду на ветки деревьев падает.
Крышка сундука с грохотом откинулась… Из сундука вылетел топор… Упал на пол. Потом показалась какая-то очень лохматая голова. Лица не разобрать, видны были только глаза.
Некоторое время голова напряженно вслушивалась. Потом на пол вывалился лохматый человек, на ногах лапти. Несколько секунд он стоял на четвереньках, прислушивался, принюхивался. Потом тихо постучал кулаком по сундуку…
Из сундука послышались шорохи, ахи, вздохи… Один за другим из него вылезали и тут же испуганно опускались на пол еще трое оборванных, в лаптях людей. Двое явно женского пола.
Митрич под лестницей, Слюнкина с Виктором Михайловичем за дверью застыли в напряженно ожидании. Ничем себя не выдавали. Мало ли, вдруг воры пробрались.
Но это были не воры.
Выделялся самый крупный из них, рослый. Он меньше других выказывал свой страх. Поднялся в полный рост, осмотрелся.
Послышался чей-то шепот.
— Рожамята! Где мы? Рожамята!
— Тута я… Цыц! — ответил рослый, которого звали Рожамята. Он продолжал напряженно осматриваться. — Игрец куды подевался?
Из-за сундука выполз еще один. Маленький, щуплый.
— Я-та тута… А вота мы-та где? — шепотом спросил он.
— Ну-кась, слазь наверх… погляди окрест!
Маленький, которого Игрецом кликали, ловко, по-обезьяньи, вскарабкался по строительным лесам. (плотники еще многого не доделали. В том числе, внутреннюю отделку), выглянул в окошко.
Одна из представительниц женского пола неожиданно чихнула. Громко хихикнула. И еще раз чихнула.
— Чечотка, ты? — злым шепотом отозвался Рожамята. — Я те нос оторву!
— Не со зла я… Не можу стерпеть… — опять хихикнула она.
— Вот я тя… суну враз туды, откудова вылезла. Тама начихаешса вдоволь…
По строительным лесам бесшумно соскользнул Игрец. Встал в полный рост, подошел к Рожамяте, схватил его за грудки.
— Ты куды завел? Куды выкопал? Снеги кругом беспросветныя! Восемь ден скачи, ни огня, ни дымка не отыщетца!
Тут же встрепенулась вторая особа женского пола. Черноволосая, с огромными глазищами.
— Ох, пропали мы… От люта огня, пряма в полымя!
— Блажная, цыц! Пришибу! — рыкнул Рожамята.
Он оттолкнул от себя Игреца и легонько стукнул кулачищем по лба Блажной. Та мгновенно смолкла.
— Ты рукам-та много воли дал! Али плешь ее наковальня?! Говорил я те… надоть вправа брать!
— Ну-ка… тиха все!!! — рявкнул Рожамята.
Четверка лохматых замолкла. Только та, которую звали Чечоткой, покачалась из стороны в сторону и опять, от души, чихнула.
Из гостиной, из-за спины Виктора Михайловича ей ответил другой чих. Это писательница Слюнкина не выдержала, тоже чихнула. Чих, как известно, занятие крайне заразительное.
