— Зачем Сама-Родок? Рожамята мя звать. Сызмальства.
Как-то так получилось, Слюнкина и Рожамята отошли в сторону и уже у двери в сад продолжали пререкаться.
К Виктору Михайловичу, очевидно, набравшись духу, спрятав за спиной топор, осторожно приблизился маленький, щуплый.
— Боярин! У вас сичас чево на дворе? — хитро спросил Игрец.
— У нас!? У нас… лето. — ответил Васнецов.
«А у вас?» — чуть не вырвалось у него.
— Не пойму я тя, боярин. Глаз вродя умный, сам юродивого ломаш. Снеги посередь лета разве быват?
Беседуя таким образом, Игрец и Виктор Михайлович во все глаза рассматривали друг друга. Васнецов убедился, что Игрец совсем молоденький, почти мальчик. Игрец утвердился во мнении, что хозяин глубокий старик. Но оба остались довольны.
В другом конце коридора Рожамята и Слюнкина продолжали свой «тет-а-тет». Рожамята, как и каждый нормальный мужчина, норовил подкрепить свои доводы руками. Слюнкина строго одергивала.
— Руки! Убери руки, я сказала! Мужлан! Неандерталец! Привык там… со своими. Чего вылупился?
— Така красива, а бранишса. Нешто хорошо?
— Ох, ох, ох…
— Красива. — подтвердил Рожамята. — Ажно в глазах рябит.
— Тоже мне, дремучий-дремучий, а разбирается.
— И глаза… Глаза-та, словно синь вода!
— Ты мне зубов не заговаривай! Все вы на одну колодку. Сначала глаза, потом… знаю я вас.
— Как тя звать-та, красна-девица?
— Мария мя звать. Мария. Запомнил?
— Не глухой поди.
Виктор Михайлович подошел к Рожамяте, похлопал его по плечу. Тот и не заметил этого. По-прежнему улыбаясь, смотрел на Марию. Во все глаза. Слюнкина, вскинув голову, смотрела в сад. Васнецов еще раз похлопал Рожамяту по плечу. Тот очнулся.
— А!? Чего!? — вздрогнул он. — А-а… ты… боярин.
— У меня к тебе просьба, попроси своих друзей… Пусть споют что-нибудь… Что-нибудь свое.
— Весело али печально? — уточнил Рожамята.
— Уж лучше повеселее.
— Эй, Чечотка! Игрец! Ну-кась, сюда! — повысил голос Рожамята.
Из другого угла к ним осторожно подошли Игрец и Чечотка. Оба с некоторым испугом смотрели на писательницу Слюнкину.
— Спойтя-как частушку каку!
— В животе маковой росинки нету, а ты частушку.
— Препиратца вздумаш!? — возвысил голос Рожамята.
Игрец и Чечотка встали рядом и, выпучив глаза, заорали какими-то дурными голосами:
Игрец и Чечотка смолкли так же неожиданно, как и начали.
— Как, боярин? Нравитца?
— Очень. — улыбнулся Васнецов. — Спасибо. Большое спасибо.
— Спасибом сыт не будешь. — проворчал Игрец. — Сам угощение сулил, а сам…
— Ты у мя… накушаешса… березовой каши! До отвалу! — яростно зашипел Рожамята. И даже двинулся на него.
— А-а-а! — вдруг диким голосом заорал Игрец, указывая пальцем на Слюнкину. — Пожар у е-ея! Гори-ит! Воды давайтя! Воды-ы!!!
Это писательница Слюнкина сунула по привычке в рот папиросу, чиркнула спичкой и выпустила изо рта струю дыма. Рожамята только поморщился, а Игрец явно очень испугался.
— Воды-ы! Давайтя воды-ы! Гори-ит!!! — со страхом кричал он.
Виктор Михайлович, Рожамята и примкнувшая к ним Чечотка насилу успокоили бедного мальчика.
— Ничего страшного, это игра такая! Шутка! — втолковывал Васнецов.
— Не оры! Сказано те, шутка! Дым! — поддержала Чечотка, треснув для убедительности Игреца по затылку.
Игрец немного успокоился, но в дальнейшем поглядывал в сторону писательницы Слюнкиной с устойчивым недоверием.
— Боярин! А зачем така шутка? Из рота дым пускать? — вежливо обратилась к Васнецову Чечотка.
— Для глупости! — ответил Виктор Михайлович, не придумав более достойного и вразумительного ответа.
Тут в коридоре появился Митрич в кухаркином фартуке.
— Вы, эта… Давайте на кухню… Чем Бог послал.
Бог послал довольно много. Все припасы, что жена Александра заготовила мужу на целую неделю, Митрич, по доброте душевной, взял, да и выставил на стол.
Лохматые поначалу отнекивались, жадно сглатывая и стыдливо опуская глаза. Потом началось нечто невообразимое.
Теперь уже хозяева, Васнецов, Митрич и Слюнкина, жались на кухне по стенкам, с изумлением наблюдая за варварской трапезой. Какие там ложки-вилки, салфеточки! С хрустом и чавканьем лохматые поглощали все, что попадало в поле их зрения. Вырывали друг у друга из рук, издавая нечленораздельные звуки.
Насытиться лохматые не могли очень долго. Выпучив глаза и прислушиваясь только к своим внутренностям, ничего не видя вокруг, они с неимоверной скоростью поглощали все съедобное на столе. Рыбу поедали вместе с костями, мясные кости обгладывали до зеркального блеска. И все квасом, квасом запивали.
— Однако-о! — покачивал головой Виктор Михайлович.
— Господи-и! — жалостливо вздыхала Мария Слюнкина.
— Саранча! — хмурился сторож Митрич. И виновато разводил руками в стороны, ловя взгляд Васнецова. Но Виктор Михайлович только весело улыбался.
Наконец лохматые насытились. И начали необузданно смеяться. Показывали друг на друга пальцами и просто умирали от смеха.
— Живыя-а… Мы-та… живыя-а… — на все лады повторяли они, вовсе не обращая внимания на хозяев.
— Нас батогами били?
— Еще как! Страшно спомнить!
— Указами царскими стращали?
— Чихать на ихнии Указы! Сами себе указ!
