Так, отлично.
— Что я приеду в четверг. Днем. И — если ты что-то здесь забыла, то вот ключ. Вдруг тебе, кстати, захочется посидеть в абсолютной тишине? Ни меня, ни вообще кого-либо.
Лицо средневекового немецкого юноши со стены собора пару мгновений оставалось суровым, а потом она начала очень странно улыбаться — на долю секунды, снова мрачная маска, снова проблеск улыбки.
— Ты меня приглашаешь?
— Еще как.
— И я приеду. Слышишь, я приеду. Только чтобы ты здесь тоже был. Я приеду… да вот, например…
Ту т она замолчала.
— Да посмотри же ты туда, — сжалился я наконец. — Твоя красная книжечка. Посмотри, а потом впиши туда: С. Р. — четверг. Это будет означать «секс с Рокотовым» в четверг. Секретарша в итоге догадается, ну и аллах с ней.
— Секс с Рокотовым, — мстительно сказала Алина. — Да, да. Вот именно в четверг.
11. Незнакомцы в ночи
Я улетел, я вырвался, я снова дышу воздухом аэропортов, я выхожу на другую землю, она пахнет медом и перезревшими фруктами, она греет ноги через подошвы ботинок.
Солнце, тепло, горы обнимают город.
— Шалва, дорогой, куда вы меня везете?
— Как куда, как куда, Сергей? Туда же. Туда и везу. Все ждут. Все волнуются. Тебе сюрприз — батоно Мурман между делом, оказывается, придумывал чачу. Мне не говорил. И придумал. Лимонно-апельсиновая, вкусно очень. Совсем маленькая партия, но ведь первая!
— Шалва, это же двести километров до виноградников! Зачем? Я приехал сейчас только за иллюстрациями. Это можно было посмотреть и в Тбилиси.
— А если надо будет на месте доснять? Я позвоню, фотограф приедет из Телави… К черту Тбилиси, мне здесь плохо, дай подышать. По какой улице сейчас ехали, видел?
— По страшной.
— Вот-вот. Улица Джорджа Буша. Как тебе?
— Да читал, читал… Бедный Буш, улица и правда не очень.
— Да, а наших ребят, которые в Ираке воюют, жалко. Их-то за что? А вот сейчас квартал проедем, я тебе такое покажу… Это ты не читал. Это у нас только что. Вчера. Памятник Давиду Строителю развернули лицом на запад. Проснулись — и вот вам. Это мэр Гиги Улугава, он совсем больной. Ты хоть понимаешь, что готовится?
Шалва вроде бы умный, старый и серьезный человек, он владеет — среди прочего — совершенно удивительным винным хозяйством, с итальянским оборудованием, новеньким, сияющим. Гордость Грузии. Шалва — гражданин мира, не знает, где будет находиться на той неделе: в Амстердаме, Париже или Москве. Трехдневная седая щетина — мировая классика, признак хорошего тона, не хватает только красного шарфа через плечо. И все с Шалвой нормально, но он верит в теорию заговора. И других заставляет. А поскольку дорога до виноградников Кахетии длинная, мне теперь придется терпеть эту теорию несколько часов подряд — как всегда.
— Ты подумай своей головой, — говорит он мне, неутомимо направляя «Лендровер» к равнинам, — страшный год переживаем. Тюльпановая революция в Киргизии — это тебе как? А эта история в Андижане, когда пришлось в людей стрелять? Кто их на площадь вывел?
— Шалва, а птичий грипп летом — это тоже не случайно?
— Умница! Конечно! А то, что сегодня заявили — Украина вступит в НАТО до две тысячи восьмого, это тебе как? А вот что мы сейчас, по дороге, встретили этих самых натовцев — ты даже не заметил, что они уже здесь? Ты понимаешь, что твою Россию окружают, или как?
Самое неприятное, что любой нормальный, даже не очень военный человек сделал бы те же выводы. Но когда эти выводы делает Шалва, это все равно печальная картина. На моей памяти это единственный винодел, который отдыхает от своей работы на разговорах о политике.
— Сергей, — пропагандирует он меня. — Ты наверняка не видел настоящей войны. А особенно того, что бывает перед войной. Вот когда так хорошо, что хочется плакать, — жди войны. Я в Москве ведь часто бываю. Ты хоть сам понимаешь, как вы живете? Нет? Я понимал.
— Сергей, люди у вас сошли с ума! Билеты на Маккартни и Уитни Хьюстон — две тысячи долларов. Я богатый, я пошел, на людей посмотреть. Битком. Ни одного свободного места.
— Сходили бы на премьеру «Нормы» в «Новой опере», дорогой Шалва. Великолепно и не так дорого. Хотя нет, там римские солдаты в кожаных костюмах ходят, вы опять скажете, что это не случайно.
— А ты зря шутишь. Ваша нефть за год выросла в цене на пятьдесят процентов. Пятьдесят! Никто у вас не хранит деньги, только швыряют. Обезумели. Это не потребительский бум, это сумасшествие.
— А наше с вами вино растет в год на тридцать — тридцать пять процентов. Я имею в виду вообще продажи в России, не цены. И что? Вино — это мир.
— Захлебнемся этим миром! Ты понимаешь, что вы стали слишком богатыми, и поэтому будет война? И догадайся, кто будет с вами воевать. Чьими руками в вас будут стрелять. Вино нам с тобой не поможет.
Так, сказал я себе. Ему и правда надо отдохнуть. Российско-грузинская война — это уж слишком.
— Шалва, — с упреком проговорил я, — у вас есть коллега в Германии, мой хороший знакомый. Его отец воевал на Восточном фронте, в танке. А мой отец был командиром противотанкового не помню чего. Три орудия. А сейчас мы с этим немцем… это Хайльбронер, если вы слышали… каждую встречу наговориться не можем. И вы меня пугаете тем, что мы с вами будем воевать? Если мы даже с немцами — лучшие друзья?
— Хайльброннер… — задумчиво сказал Шалва, огибая повозку с белым хворостом, напоминающим большие рыбьи кости. — А где-то я слышал… Ладно, речь не о том. Речь об идиотах, Сергей. Войны начинают идиоты, у которых ума и памяти нет. Вот я чего боюсь.
— Если речь про того идиота, чью улицу мы проехали недавно, то у него месяца полтора назад утонул целый город. И хороший, Новый Орлеан. А что в Ираке — и говорить нечего. Это всё деньги. По- моему, ему не до нас.
— При чем здесь Буш! Буш — мелкая сошка. За ним стоят люди покрупнее. И у них тысячи, сотни тысяч марионеток. Даже здесь. Слушай, вот представь, я захочу стать депутатом парламента, что ли. За меня бы вся Кахетия проголосовала. Но не выйдет. А если выйдет — все равно что об стену бейся, буду как дурак один там такой сидеть. У нас сейчас человек старше тридцати не имеет перспектив в политике. Такой вот режим, детский фашизм. Мальчики и девочки. Красивые. Хорошо одетые. Глупые-глупые, ничего не знают, образование — университет какого-нибудь штата Дакота. И этим гордятся! А других тут сегодня не нужно. Мертвое поколение идет, Сергей. Они сожрут нас и не поймут, что сделали.
— Что? Мертвое поколение?
Я уже слышал эти слова. Накануне. В Москве. От Алины.
И что?
Теория заговора есть, а заговора нет.
Нет? А кто подослал налоговиков в наш маленький офис? А кто посадил мне на хвост бомжа, пахнущего «Нивеей»?
А при чем здесь мировой заговор, война, глупые мальчики и девочки?
Он говорит — я не видел настоящей войны.
И опять перед глазами — черно-фиолетовая вздувшаяся кожа, лиловые раны и зеленые мухи столбиками.
— А ты слышал, Сергей, что в Германии — и не где-то, а в Зоргенштайне, это же элитное хозяйство
