Бронзово отсвечивающая чешуей голова дракона, его оскаленная разверстая пасть.
СЫР-Р-Р
Холодный, металлический, булькающий рев заглушил грохот битвы. И сразу же прозвучал снова.
Из двух мертвенно оскаленных глоток вырвались струи огня, шагов на сто вперед, и расплескались по рядам наступавших хорасанцев. Два черных, жирных дымных гриба тяжело поднялись над полем битвы.
Впрочем, какой там битвы. С этого мгновения люди уже не думали о том, как бы добраться до тела врага под войлоком и броней. Десятки воинов корчились на земле, охваченные пламенем, слышались вопли, рычание — и пронзительный визг лошадей. Гасить пламя было нечем, не топорами же, да и, насколько я знал, невозможно. Нужен был мелкий песок, но хорасанцы об этом не знали.
К двум телегам снова подбежали люди из обоза, что-то сделали с ними, я увидел мельком округлые металлические сооружения, из которых вперед торчали драконьи шеи и головы. Кажется, они чуть приподнялись. Две новые струи огня ударили выше, плавными арками, и полили задние ряды наступавших. Снова рев, плач и визг, снова черные клубящиеся грибы над хаотичной массой людей и лошадей.
Феоктистос озабоченно смотрел не на долину внизу — он хмурился, глядя на узкую дорогу почти у нас под ногами. Там тоже стояла страшная телега, из нее также торчала драконья голова, но масса хорасанцев в черном уже практически заливала это место.
Раздался глухой хлопок, без всякого рева, обломки и брызги пламени разлетелись во все стороны, поджигая своих и чужих остро пахнущий дым чуть не достиг подножия нашего холма. Пламя пошло по земле, по ногам, телам упавших. Уцелевшие хорасанцы волной качнулись обратно, оставив корчащиеся фигуры на дороге.
Феоктистос скорбно покачал головой.
Я косо взглянул на нашу юстиниановскую компанию, сгрудившуюся в отдалении. Зои застыла в той самой, знакомой мне позе — положив правую руку на левое плечо и забыв убрать ее оттуда. Анна, с красным припухшим лицом, плакала. Кто-то из юных учащихся молился.
Битва была закончена, кавалерия ромэев, похоже, даже не собиралась преследовать толпу хорасанцев, пытавшуюся втиснуться обратно в пограничную расщелину — так, вяло двинулась вперед, потом замерла перед горящей землей. Дальше кони не шли, да и всадники не спешили.
Техниты вновь окружили две уцелевшие телеги, но изрыгать пламя их машинам больше было незачем.
— Вина, — сказал Феоктистос. — И даже неразбавленного. Вашей компании тоже, наверное, этого вина принесут. А может быть, и нет. Сейчас еще поговорим, а потом — что ж, здесь больше нечего делать. Возвращайтесь в Город, если хотите. Да хоть завтра. Я тоже поеду туда, попозже, меня, впрочем, Константин в поход не приглашал, хотя донесения об итогах боя, без сомнения, ждет. И это будет не лучшее донесение, между прочим. Один сифон мы вот так же потеряли там, у пещеры. Видимо, их просто трясет на телегах, швы в котлах расходятся — и все. Вы ведь никогда не видели греческий огонь в бою, Маниах?
— Я очень неуютно чувствую себя на море. Даже через Золотой Рог переплываю без удовольствия. Видел эти ваши корабли только издалека. А греческий огонь на земле — это ведь, как я понимаю, впервые?
— Впервые, да. И, возможно, в последний раз. Механизмы просто не выдерживают дорог, ничего не можем сделать. На кораблях — совсем другое дело, они закрепляются там раз и навсегда, а потом лишь плавно качаются на волне, это даже помогает — поливают огнем эдак вверх-вниз. А тут — мы сначала долго их разбирали, потом собирали, и вот вам результат. А еще эти телеги неповоротливы, струя из сифона бьет только прямо вперед… Нет, нет. Не получится. Зато поставить их в крепостях — вот это, наверное, интересно. Ну, теперь эти друзья еще долго не сунутся, так что время на решения есть. А хорошо, что вы туда и обратно прокатились, Маниах.
— Не боялись, что я расскажу им про греческий огонь?
— Для этого вам надо было быть моряком, или хотя бы видеть огонь в морском бою. И слышать этот звук. А так — догадаться невозможно. Пугать же Халида драконами — ну, вы же умный человек, Маниах. Вы сделали все, что требовалось. Наверняка предложили ему мир, объяснили, что здесь сам император, столько-то тысяч войска. И что он должен был подумать? Предложения мира — всегда признак слабости. А тут еще ему сообщают, что пока этот Ястреб сюда ехал, враг снимает лагерь и начинает движение от границы. А мы это и вправду стали делать потихоньку, как раз пока вы ехали на… на свидание. Ну, неужели же в таком случае разик не ударить, не захватить хоть часть обоза, и снова в норку?
— А если бы с греческим огнем не получилось…
— Главное было — выманить их сюда, по эту сторону расщелины. Ну, потрепали бы они наш заслон, император бы вернулся, загнал их обратно в расщелину и все равно бы пошел своим путем, как и намечалось. Он долго все обдумывает, как и его отец. Но быстро бьет. Нет, все получилось бы в любом случае. А вот и вино.
Мы сидели на выброшенных седлах среди разоренного обоза, техниты пытались оставить после себя порядок, закапывали последние рвы. О нас чуть не спотыкались, пахло пылью, гудели голоса.
Феоктистос сделал глоток и поморщился.
— Как будто с землей смешали… Вкусное вино было у этого вашего Халида, ведь правда?
— Правда, Феоктистос, правда… А скажите-ка мне кое-что, совсем пустяк. Трое несчастных, которых захватили монахи этой замечательной Космосотейры, или как ее там…
— В этих краях все монастыри замечательные. Не то что на западе. Это наши крепости. А как иначе?
— Да… Так вот, вы захватили трех пленных. Нацепили на них ваши доспехи, поставили их к стене у пещеры и сожгли из ваших сифонов. Это зачем — чтобы понять, защищает ли броня от греческого огня?
Феоктистос шумно вздохнул, его толстые щеки при этом надулись, и посмотрел на меня недобрым взглядом:
— То-то же мне говорили, что кто-то, вроде как, рылся в земле там, у пещеры. А я думал — звери. Знал бы, десять раз подумал, слать ли вас… Ну, ладно. А скажите мне, что они делали на нашей земле, Маниах? Мы их что — приглашали сюда, прогуляться с оружием? Да, у нас в Городе — масса пленных из саракинос, мы меняем их на наших, зовем в стражу… Но когда они рыскают вокруг монастыря, где испытывается… Да и вообще, Нанидат — ну, отпустили бы мы их, встали бы они в первые ряды войска, и вы же только что видели, что их ждало. Парой дней раньше, парой позже. И вот еще что.
Тут Феоктистос наклонил голову вбок.
— В Городе, дорогой Маниах, вас явно ждут дела. Вряд ли вы сбежите от нас по дороге — ведь торговый дом вы не хотите закрывать, он все равно останется. Что это там за история, что вас кто-то хотел убить? Давайте договоримся, что наша работа — вас защищать. Не от городских бандитов, это уже — ведомство эпарха. Но хочется знать, что происходит, кто подсылает убийц к такому человеку, как вы, и особенно — зачем, кому вы мешаете. Вы там не забывайте меня, в городе. Заходите во дворец, и почаще. А заодно поговорим о Самарканде. Ведь когда-то мы были союзниками. Пока Самарканд… еще был. Пока они его не зацапали себе, извините.
Я встал с потрескавшегося седла и аккуратно положил возле него флягу. Вино и вправду было дрянь.
— Так, Феоктистос. У меня был конь. Или вы его тоже сожгли вашим греческим огнем, испытаний ради?
— Да жив ваш вороной зверь, он сам кого угодно сожжет. Кусается, говорят. А вы все-таки злой человек, Маниах.
Прощайте, холмы Юстинианы, колонны, развалины, одичавший бинсград, каменный город на холме. Она останется там, женщина с младенцем на закругляющейся стене, летящая среди складок ткани,
