угадываются невесомые как стрекозиные крылья, бамбуковые листья; возникают ручьи; появляются обезьяны, замершие на корявых ветвях; летят пушистые облака в вышине. Все это — за время, когда еле- еле успевает закипеть чайник.
Я обвел глазами глухие, цвета песка, стены домов, вдохнул так и не ставшие привычными пряные ароматы еды, долетающие из-за них, и свернул к коновязям под боком уходившей в небо крепости. Разговор с Юкуком откладывать больше было невозможно. Что ж, сказал я себе: радуйся хотя бы, что тебе не пришлось стать солдатом, — чего не случается в эти странные дни, превращающиеся незаметно в странные и горькие годы? Ты теперь — Ястреб. Будешь хорошим Ястребом — вернешься в любимую империю. Всего- то два месяца пути на восток… А сегодня для этого надо провести длинный и нелегкий разговор.
— Мы очень много узнали, сер, — начал разговор Юкук, сидя передо мной со строгим лицом. — Как они работают — предельно ясно. Находят каких-то убогих, совсем не подготовленных людей, избирают для них самый простой способ убийства. Ведь если не надо спасаться самому, то любой может убить кого угодно. Надо только сначала сделать так, чтобы все окружающие сочли бы этих убийц нормальной частью пейзажа, перестали их замечать. Самим же убийцам задуривают голову всеми этими садами, вечной жизнью, женщинами-утешительницами. В общем, это просто. Что для нас тут важно: да, нам не нужно выявлять всех убийц, как вы говорите. Надо всего-то найти одну женщину. Но вы уже видите, что это непростая женщина, где она — там и убийцы. И в поисках ее легко остаться без головы, и даже не заметить этого, пока не захочется эту самую голову повернуть. Значит, следует разобраться со всей картиной вместе. Ничего, это сначала сложно, но зато потом многое становится проще.
— Умный — это тот человек, который любит учиться, — заметил я. — Так что мне нечего стыдиться этого занятия. Начнем с самого начала… а где, кстати, было начало?
— Похоже, в Сафизандже. Два года назад Абу Муслим, подосланный какими-то претендентами на плащ, посох и перстень пророка, поднял в этой деревне свой знаменитый бунт. Вы их лучше меня знаете. А через несколько месяцев после начала бунта глава его тайной службы у той же деревни уничтожил приверженцев какого-то странного учения, о котором мы ничего не знаем.
— Как это не знаем — а мой разговор с проповедником? — возмутился я.
— Нет-нет, мы не знаем, то ли учение он проповедует, или уже другое, — поправил меня Юкук. — Наверняка придумал другое. Ведь если всех бихафриди уничтожили, а он — один из них, то он тут бы не сидел. Мы лишь знаем, что ваша женщина к этому времени уже была известна сторонникам того, прежнего учения, и почти наверняка была частью его. А дальше, вы говорите, она оказалась в трудном положении, но могла пройти через лапы этого проповедника, и так далее. Они унаследовали ее и многое другое от бихафриди и сами придумали много нового. В общем, хорошо, что вы к нему сходили. Но я повторю самое главное. Что, он вот так в открытую тут сидит, в самом Мерве, и ничего плохого с ним до сих пор не случилось?
Тут я поднял ладонь, призывая его к молчанию, и нахмурился. Что-то действительно было сильно не так: вот Заргису, не имевшая даже опыта работы на наш торговый дом со всеми ее особенностями, приезжает в Мерв… Что сказал брат? Что она отправилась сюда сразу после начала бунта. Значит, по времени получается, что она приехала — и сразу оказалась среди тех самых бихафриди, кто бы они ни были? Может, и так, если брат ее направил именно туда. Если он с ними давно работал. И откуда же ему было знать, что этих людей тут же начнут вырезать подчистую? Вот так и начались его неприятности, а вовсе не с «исчезновения» Заргису.
А она… у нее и выхода другого не было, как попасть в лапы тех, кто решил подобрать себе остатки этих самых бихафриди, понял я. И тут неопытной женщине, брошенной в пламя войны, просто повезло: могли бы без разговора убить.
А других разгадок просто быть не могло.
Значит, кстати, та информация от нее, которой брат так восхищался, с самого начала была, видимо, не столь хороша, как ему казалось. И нечего удивляться, что вскоре после этого…
— А вскоре после этого, — разжал я губы, — уже не только в Мерве, а и в Самарканде с нашим торговым домом начали происходить неприятности. Юкук, когда появились эти убийцы?
— Менее года назад, — раздался его голос.
— Итак, прошло несколько месяцев после ее появления на грустных холмах у Сафизанджа. И она, как и этот, носатый и другие, перешла к новым хозяевам. Благодаря которым сначала появились убийцы здесь, а потом начались неприятности и у нас, пославших ее в Мерв, — заключил я.
— По времени так и есть, — мягко возразил мне Юкук, — но как все это связано, и связано ли вообще, мы точно не знаем. Хотя — на взгляд, все логично. Так: что вы узнали от проповедника? С одной стороны, многое. Что есть такое учение, согласно которому некий Махди уже здесь, среди нас. А пока он не открылся, избранным дается шанс победить смерть, кого-то убив и сложив при этом голову. Но это не главное. Я все о том же: учений много — чуть не на каждой улице свои пророки. Но не у всех пророков есть деньги. А тут ими очень сильно пахнет. Вербовщики. Проповедник, у которого неплохой дом. И ведь еще есть тот самый сад. А любой сад тоже стоит денег. И, как я уже сказал, никто эту компанию особо не трогает. Так вот, у нас все та же проблема. Кому это надо?
— Список убитых, — с тоской сказал я, заранее зная, что из этого ничего не выйдет. — Двое судей Абу Муслима, потом один из его военачальников — на моих глазах. Но ранее — Наср ибн Сейяр, халифский наместник всего Хорасана и Согда впридачу, и три человека из числа приближенных этого наместника — у нас, в Самарканде и в Бухаре. И два неудачных покушения на согдийцев из рода Маниахов — то есть на нас. Которые стоят на стороне бунта. То есть убивают то тех, то этих.
— Вот тут интересный вопрос, — мягко заметил Юкук. — Не всех убивают в толпе. Кого-то — тайно. Насра, вас… Надо об этом подумать…
— Юкук, это неважно. Важно другое. Ты спрашивал — кому все это надо. Брат говорит — работает какая-то третья сила. Не халиф, не бунтовщики.
— Но мы уже точно видим, что этой третьей силе помогает один из людей самого Абу Муслима, — мягко подсказал Юкук. — Получается, заговор внутри заговора? Абу Муслим кому-то здорово надоел — из числа его же соратников? Из иранских принцев? И этим же людям надоел халиф? Но тут мы ничего не знаем. Кроме одного. Приближаться к вашей женщине надо очень осторожно. А то — я уже сказал, что может произойти с нашими головами.
— Абу Муслим заставил Хашима пообещать, что ее отдадут мне, — начал было я и замолчал, поняв, что это ничего не стоит — как и многие обещания в этом мире.
Иранским принцам надоел Абу Муслим, повторил я, и в моей памяти всплыло безмятежное лицо старого Бармака в венчике чистых снежных волос. А ведь это даже не принц, это — повыше… И поумнее.
Мне стало не по себе.
— Юкук, — сказал я. — Так, выкладывай все, что известно об Абу Муслиме. И Хашиме.
— Ну, — пожал он плечами, — это такие два дружка. Молоды и беспощадны. Абу Муслим… родом то ли из Исфахана, то ли из деревни Сакад, возле Куфы. Бывший раб, и в армиях его множество рабов, бывших и не очень. Сначала он сообщил им, что восставать можно, потому что они угнетены. Потом оказалось, что этак недолго и поссориться с обожающими его принцами Ирана. Если все угнетенные восстанут… Так что рабы Абу Муслима, может, сегодня и свободны, но живут в здоровенном лагере в поселке Шаввал, недалеко от дороги на Рей. Неплохо охраняемом. Так, что еще. В какого пророка верит полководец? Тут никаких странностей. Боевой клич — «О, Мухаммед! О, получивший помощь Бога!» И что-то насчет того, что власть должна перейти от узурпаторов к семье пророка. Все обычно, в общем. Что еще? Убивает людей не тысячами. А больше. Причем своих, поскольку людей Насра ибн Сейяра тут уже не осталось. Знаете, сколько он уже уничтожил бывших соратников? Говорят, тысяч тридцать. Проверить не могу.
Я вспомнил свой разговор с мальчиком, по скуле которого ползла слеза, и понял, что сделать из него просвещенного эмира уже вряд ли удастся. Что ж…
— А вот этот самый Хашим — личность поинтереснее, — продолжал Юкук. — Он местный, из какого- то села между Мервом и Балхом. Сын военного. Сам красил с детства ткани — и вдруг увлекся науками, видимо, хотел лучше красить. О нем говорят, как о колдуне, потому что опыты, которые он ставит, — это попросту волшебство. Хотя оно и стоило ему большей части лица… Глава тайной службы Абу Муслима. Убивает также без разбора. Да, еще — без новой женщины хотя бы раз в день не может. Или чаще. Вот
