жить не могу без ее общества и защиты.
прошлая ночь тянулась так долго
где моя Нанна?
за окном какой-то шум
я боюсь
а вдруг это чужие пришли за мной
Нанна принесла мне «Выкрикивается лот 49»[202]
книга меня усыпила, но она ее принесла
пусть Нанна всегда будет рядом
vita nova
Небо было голубым, как яйцо малиновки, ясным, с шерстяными белыми облаками вдали. Даже через теплую маленькую парку чувствовался холодный воздух. Мне нравилось вбирать его в горло и легкие. Мы вышли через парадный вход здания, где находилась моя спальня. Здание было офисное, с пустым знаком на том месте, где когда-то, наверно, висел непустой.[203] Мадам Нанна вынула меня из коляски, и я принялся бегать по лужайке перед входом. Она погналась за мной, я беззвучно завизжал, давясь от смеха.[204]
Немногочисленные прохожие все шли по другой стороне улицы. На дороге было множество машин, в том числе и темный седан с двумя охламонами, сцапавшими меня в ту дождливую ночь. Они проезжали мимо снова и снова, с севера и с юга, и разглядывали нас. Затем на нашей стороне появился мужчина в серо-оливковом мундире и темных очках; он завернул на лужайку и подошел к нам.
– Привет, Нанна, – сказал он. – У нас новый друг?
– О, дядюшка Нед, – ответила она. – Как приятно тебя видеть. Дядюшка Нед, позволь представить тебе Ральфа. Ральф, это дядюшка Нед.
– Здорово, Ральф. – Дядюшка Нед потрепал меня по голове и улыбнулся сверху вниз. – Симпатичный парнишка.
– А мы тут гуляем: чудесный денек, – сказала мадам Нанна.
Я попятился от дядюшки Неда, совсем чуть-чуть, и спрятался за мощными ногами мадам Нанны, обняв ее чулки и унюхав где-то у нее на теле детскую присыпку. И украдкой заметил, как они обменялись взглядами. Обрадованный дядюшка Нед быстро кивнул мадам Нанне. Она улыбнулась, высокомерно и самодовольно, и, опустив руку, дотронулась до моей макушки.
Мадам Нанна встала на колени, чтобы поговорить со мной. Она сказала:
– У дядюшки Неда очень интересная детская комната с очень интересными игрушками, там есть книжки и красивые фонарики. Хочешь поиграть у дядюшки Неда?
Я взглянул на дядюшку Неда, потом на мадам Нанну и осторожно кивнул.
– Отлично, Ральф. Замечательно. Надо будет наградить тебя за хорошее поведение.
ephexis
Н
Е
П
Р
А
В
И
Л
Ь
H
О
отрыв симулякра
Ева сидела у себя в студии, перед пустым мольбертом. У нее не осталось слез, чтобы плакать по пропавшему Ральфу. Теперь горе и боль молча грызли ее изнутри. Она спрашивала себя, почему не скрыла талант Ральфа от остальных. Может, боялась сына? Может, на самом деле не знала, как с ним быть? Может, где-то в глубине души ей хотелось показать миру своего сыночка и его способности? Может, каким-то образом к этой страшной потере привела гордость?
Дуглас пошел к своей аспиранточке. Ева прекрасно знала, что творится. Все эти ночные походы в институт, чтобы проверять работы. Как-то Ева ее видела. Дуглас разговаривал с этой овцой, та заметила Еву издалека, драпанула в главное здание и вышла через другую дверь.
А теперь исчезновение Ральфа вбило между ними клин пошире. Они не прикасались друг к другу, разговаривали натянуто. Если ночью в постели ступня случайно задевала ногу, нога отдергивалась. Постоянные вздохи. По утрам проснувшийся вторым ждал, когда первый закончит одеваться и уйдет, и только потом вставал.
Барт вернулся в Калифорнию, потому что ему нравился пляж и не хотелось жить с матерью, и с тех пор вертелся вокруг Дугласа, потому что ценил его благоговение. Барт взял за правило заходить когда вздумается. Ева это не одобряла. Общаться с человеком было невозможно. Не говоря уж о языковом барьере, он даже простейшую покупку на рынке превращал в грандиозный спектакль. То он возмущался, с чего вдруг яблоки называются по-разному, если все они, в конце концов, яблоки, то очередь была ему слишком длинной, то в магазине холодно, то кассир грубиян, то кассир не знал, кто он такой.
Пока Ева сидела в студии перед мольбертом, вошел Ролан Барт. Он остановился в дверях, закурил и выбросил сгоревшую спичку во двор.
– Здравствуйте, Ролан, – сказала Ева, зная, что следующую вразумительную фразу услышит нескоро.
Но Барт ответил просто, ясно и прямо:
– Дуглас трахает аспирантку.
Еву потрясло не столько это известие (она знала, хоть и неприятно, когда такое суют тебе под нос), сколько то, что Барт произнес нормальное повествовательное предложение, которое к тому же что-то значило и, самое удивительное, значило в мире, где жила она.
– Да, я знаю, – ответила она, уставившись на Барта так, словно он в любой момент мог взорваться.
– Я вас бесконечно уважаю, – сказал Барт.
Ева отодвинула табурет и попятилась. Что-то не так. Этот человек заговорил осмысленно. Затем до Евы дошло: ее пугает осмысленная речь, и от такой вывернутости она совсем сбилась с толку.
– Очень приятно, – ответила она.
Барт затянулся и выдохнул дым.
– Сейчас он у нее в квартире. Я видел, как они вошли.
Теперь в ее голове проплыла картинка: муж с этой шлюхой у нее на квартире, целуются и трогают друг друга. Ей стало противно, и она забыла о странном человеке перед собой, говорящем осмысленные вещи.
– Кошмар, – сказал Барт. – Пойдемте туда.
Внезапно грудь Евы наполнилась злостью, она ударила кулаками по бедрам и сказала:
– Да! Пойдемте!
– Нет, – ответил Барт. – Лучше с ним поквитаться. Мы, французы, говорим:
Колено Евы довольно легко нашло пах Барта. Затем она стукнула его по голове пустой кофейной банкой.
Барт сказал, глядя на нее с пола:
– Сдержанно, однако импульсивно. Это означает, что, если цепочка звуков, изданных гортанью, вообще
