обряды носят чисто колдовской характер. Это колдовство, чары пробуждают половое влечение непреодолимой, неотразимой мощи; [44] это и есть пробуждение стихийной силы эроса которое, однако, всегда чревато демонизмом и одержимостью в прямом смысле этого слова.
Перед тем, как двигаться дальше, бросим взгляд на пройденный путь. Мы оттолкнули от себя всякую 'биологачески-финалистскую' интерпретацию эротического события и фрейдистские толкования 'принципа удовольствия'; нас не может устроить и чисто прокреа-ционная теория эротического влечения. 'Магнетическая' теория показалась нам более соответствующей реальности; мы попытались углубить ее и сопрячь с традиционными учениями. Эти последние утверждают, что 'флюидное' состояние вызывается 'катализом' у влюбленных yin и yang, определяющих половую полярность и сексуализацию в общем виде. Любовная 'встреча' вызывает смещение планов сознания, и это становится, в свою очередь, причинои магического пробуждения воображения более или менее интенсивного. Древнее учение о видимой перемене, которая образуется в крови при состоянии охваченности, одержимости эросом у также высоко оценено нами. Наконец, мы рассмотрели условия, связанные с экзистенциальным комплиментаризмом влюбленных, в рамках доктрины разнообразных, сложных пластов или слоев личности. При этом за основу всего процесса мы приняли отношения между категориями чисто мужского и чисто женского. При этом очевидно, что чем более отчетливыми являются различия полов, иными словами, сексуализация, тем интенсивнее весь исследуемый процесс.
Добравшись до всего этого, мы вдруг начинаем понимать, что не добрались, по сути, ни до чего, а все наши рассуждения есть 'ходьба на месте'. Но можем ли мы признать, что ничто не может объяснить хоть как-то эротическое событие кроме его самого, в нем самом и изнутри себя? Неизбежно, во всяком случае, мы оказываемся лицом к лицу с фундаментальной проблемой: почему, по какой причине мужчина и женщина чувствуют притяжение друг к друг,у? Добившись признания эроса как события элементарного, стихийно неделимого, необходимо начать поиски смысла этого события, факта. Но это равноценно тому, чтобы спросить себя: какой же смысл имеет пол как таковой?
Все это выносит в центр нашего внимания метафизику пола в собственном смысле. Как раз о ней мы и поговорим, но, впрочем, в следующей главе.
Часть II. МЕТАФИЗИКА ПОЛА
13. Миф об андрогине
В мифе традиционный мир выражал предельные, последние знания и значения бытия. Миф - это ключ. Еще недавно к нему пытались подыскать естественно-исторические, биологические или психологические объяснения. Нам же, напротив, миф послужит и поможет понять особенное отношение, связывающее наши пестрые знания с глубинными смыслами.
Через мифы мы постигаем метафизическую глубину пола. Возьмем один, который на Западе считается ближайшим к нам по времени, предупредив, однако, что мифы, принадлежащие к другим циклам, в целом идентичны. Выберем платоновский 'Пир'. Среди его участников двое как бы представляют нам две мифологические теории любви. Это Аристофан и Диотима. Мы увидим, что определенным образом две эти теории дополняют друг друга, высвечивая антиномии эроса.
Первая теория касается мифа об андрогине. Как и почти все мифы, вставленные Платоном в свои философские сочинения, миф об андрогине, надо полагать, ведет свое происхождение от обрядов инициации, соотносящихся с Мистериями. В самом деле, эта же тема тайно циркулирует в литературе достаточно варьированной, начиная с древности, в сочинениях мистериософских и гностических, вплоть до авторов Средневековья и даже первых столетий нового времени. Встречаются также соответствующие темы и вне нашего континента.
По Платону [45] существовала некогда исконная, первоначальная раса, 'сущность которой ныне угасла', раса существ, заключавших в себе два принципа, - мужской и женский - так называемые андрогины. 'Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов'. Этой расе также приписывают предание, донесенное Гомером, о братьях Оте и Эфиальте: 'Это они пытались совершить восхождение на небо, чтобы напасть на богов'. Это та же тема, что и тема титанов и гигантов; это и прометеевская тема, и она же встречается и в других мифах - в некоторой степени также и в библейском мифе о Рае и Адаме, поскольку там фигурирует обещание 'стать как боги' (Бытие, III, 5).
У Платона боги не поражают молниями и громом эти андрогинные существа, как до того поразили Гигантов, но лишают их могущества, разделив надвое. Отсюда мужской пол и женский; и лица разного пола, у которых жива еще память о предшествующем состоянии, вожделеют восстановления первоначального единства. По Платону, именно в этом импульсе, побуждении и нужно искать конечный смысл эроса, метафизический и вечный. 'Вот с таких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу. [46] Помимо простого стремления к удовольствию, 'ясно, что душа каждого хочет чего-то другого; чего именно, она не может сказать и лишь догадывается о своих желаниях, лишь туманно намекает на них'. [47] Как бы испытывая влюбленных, Платон заставляет Гефеста вопрошать их: 'Чего же, люди, вы хотите один от другого?… Может быть, вы хотите как можно дольше быть вместе и не разлучаться друг с другом ни днем, ни ночью? Если ваше желание именно таково, я готов сплавить вас и срастить воедино, и тоща из двух человек станет один, и, покуда вы живы, вы будете жить одной общей жизнью, а когда вы умрете, в Аиде будет один мертвец вместо двух, ибо умрете вы общей смертью. Подумайте только, этого ли вы жаждете и будете ли довольны, если достигнете этого?' И далее: 'Случись так, мы уверены, - утверждает платоновский Аристофан, - что каждый не только не отказался бы от подобного предложения и не выразил никакого другого желания, но счел бы, что услыхал именно то, о чем давно мечтал, одержимый стремлением слиться и сплавиться с возлюбленным в единое существо. Причина этому та, что такова была изначальная наша природа и мы составляли нечто целостное. Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней'. Смысл этого единства - это как бы переплетение двух частей, их взаимопроникновение.
Конечно, здесь надо отделить все побочное, метафорическое и баснословное от главной концепции. Конечно же, речь не идет о первоначальных, исконных существах, о которых Платон рассказал на манер сказки, дав их описание вплоть до соматических подробностей, словно существа эти - представители какой-нибудь доисторической расы, и нам осталось только обнаружить их в виде останков или окаменел остей. Доктрину множества состояний бытия следует воспринимать не исторически, а духовно- онтологически. В этом смысле андрогинат есть абсолютное, не разделенное и не раздробленное дуализмом
