бытие, даже, возможно, бессмертное. Именно это несколькими страницами позже утверждает у Платона Диотима, затем об этом рассказано в 'Федре', правда, в связи с учением о прекрасном и с тем, что потом стали называть 'платонической любовью'. Но в любом случае связь между эросом и бессмертием очевидна.
Как второй элемент, в платоновском мифе мы имеем один из вариантов общей традиционной темы 'падения'. Различие полов соответствует условиям разорванного, а, следовательно, конечного и смертного бытия; то есть уже не первородного 'дуализма', при котором бытие имеет жизнь не в себе, но в 'другом'. Здесь параллель даже с библейским описанием падения Адама и, как следствия, - удаления его от Древа Жизни. В Библии также говорится об андрогинате первочеловека, сотворенного по образу и подобию Божьему ('Мужа и жену сотвори их'. Бытие, I, 27). Имя Ева, символ метафизического дополнения человека - переводится как 'жизнь', 'живущая'. Как мы это увидим, в каббалистической интерпретации отделение женщины-жизни от андрогина ставится в соотношение с падением и кончается, тождественно этому падению, - удалением Адама от Древа Жизни. 'И рече Бог: се Адам бысть яко един от Нас, еже разумети доброе и лукавое. И ныне да не когда прострет руку свою, и возьмет от древа жизни, и снестъ, и жив будет вовек. И изгна его Господь Бог из рая сладости, делати землю, от неяже взят бысть' (Быт.Ш, 22).
В общем кругу платоновский миф находится в числе тех, которые намекают на переход от единства к двойственности, от бытия к его утрате. Его отличительное свойство и важность обнаруживаются, тем не менее, в приложении именно к дуальности полов, обозначая и определяя тем самым тайный смысл и конечную цель эроса. Особенно часто выражение уже известного нам следствия (то есть силы, действующей в мужчине и женщине, которая побуждает их к цели, кажущейся иллюзией, можно встретить в Упанишадах: 'В основе стремления мужчины к женщине лежит не любовь, но atma (принцип 'всеобъемлющего света, полного бессмертия')'. [48] В контексте такого подхода эротический импульс - это стремление преодолеть последствия падения, то есть экзистенциальную двойственность, и тем самым восстановить первообразное состояние. Это и есть тайна тяги мужчины к женщине и всевозможных ее вариантов, именуемых любовью, вплоть до случаев соединения существ, которых нельзя называть чистыми мужчинами и чистыми женщинами. Именно в этом ключ ко всей метафизике пола: 'через диаду к единству'. Наиболее фундаментальная форма половой любви - мгновенно взрывающая дуальность, экзистенциальную преграду между 'Я' и 'не-Я', между 'Я' и 'Ты'. Плоть и пол здесь служат всего лишь инструментами к экстатическому достижению 'единства'. [49] Этимология, данная слову 'amor' средневековыми 'Адептами Любви' (Fideli cTAmore), хоть и не 'научна', но от этого не менее значительна: 'частица 'а' означает 'без'; 'mor' (mors) - 'смерть': соединяем оба - получаем 'без смерти', то есть бессмертие. [50]
В сущности, любя и желая, человек ищет собственный корень, почву, причастность к абсолютному бытию, ищет разрушения - 'потерянности' и связанного с ней экзистенциального страха. Поняв это, мы поймем и любовь, даже профаническую, и даже простой 'секс'. И начнем постепенно нащупывать путь, ведущий в область мистического эротизма сакрализации пола и даже половой магии - всего того, что составляло важную часть древней традиции. И это потому, что перед нами уже раскрылась 'элементарная', стихийная, не физическая, но метафизическая сущность эротического импульса. Проследуем по этому пути - его этапы станут последующими главами этой книги.
При этом не будем забывать о деталях и частностях. Как мы видели, платоновская доктрина об андрогине имеет вполне определенную 'прометеевскую' окраску.
смысл такой любви - не андрогинат, а гомогения, 'полнота мужского' (педерастия) или 'полнота женского' (лесбиянство). Любящие ищут соединения со своей собственной субстанцией; сущностные основы полярности и дополнительности полов рушатся. (Ю.Э.)
Если эти мифические существа по сущности своей были способны внушить страх богам и бороться с ними, то, значит, эротическая реинтеграция не только сама по себе мистична, но и несет с собою некое могущество, возможно, опасное. Мы вернемся к этому, когда предпримем исследование инициатических форм половой магии. Весь 'пафос', однако, отсюда. В широком мифологическом обрамлении прометеизм теряет или отчасти теряет свои негативные свойства: одна и та же традиция оформила как мифы о Прометее и Гигантах, так и героические мифы о Геракле. А ведь последний достиг той же цели, которой добивались Титаны, - открытия подступов к Древу Жизни. Герой 'наслаждается' яблоками бессмертия (по одной из версий путь к Древу Гераклу указывает именно Прометей), а на Олимпе он - обладатель Гебы, вечной молодости, и не как вероломный мошенник, но как равный Олимпийцам.
Итак, традиция намекает на латентный прометеизм всякого эроса. В богатом инициатическим содержанием, но зашифрованном под рыцарские приключения цикле о святом Граале искушение, которое представляет женщина для избранного рыцаря, приводит иной раз и к Люциферу. [51] Это является преткновением для моралистических толкований. У Вольфрама фон Эшенбаха падение Амфортаса соотносимо с девизом 'Amor' - девизом, который, как говорит поэт, не согласовывается с покорностью и смирением. [52] Это означает, что в любви некоторым образом присутствует противление чистому смирению, существ, 'единых' по происхождению. К тому же, нужно заметить, у Вольфрама сказано, что 'путь к Граалю открывается только с оружием в руках', иными словами, через насилие, что и приводит главного героя поэмы Парсифаля к своего рода богоборчеству. [53] Следовательно, открыть себе путь к Граалю - более или менее равноценно открытию заново пути к Древу Жизни или бессмертию; всякое вялое и дряблое обрамление этой легенды, подобное опере Вагнера, не соответствует изначальным смыслам и потому не может быть принято во внимание. Наконец, нужно отметить, что в кругах, в которых практиковались половая магия и мистический эротизм, имелись адепты, которые открыто исповедовали доктрину 'единства' и отрицали какую-либо онтологическую дистанцию между Творцом и творением. Их взгляды порой содержали откровенную аномию, то есть отрицание не только человеческих, но и божественных законов. Вот очень приблизительный перечень: от Сиддхи и Каулы индусов до тантристов 'Пути левой руки'; в Европе - от 'Братьев Свободного Духа' христианского Средневековья до саббатианства Якова Франка, а в наши дни вплоть до Алистера Кроули. [54] Но все это следует выделить особо, 'отшелушив' от вульгарного 'прометейства' и в то же время подчеркнув конкретно эротический аспект, вовсе не касающийся обычной любви мужчины и женщины.В то же время будем помнить, что у самого Платона
