как и историки религии, как и современные психологи, - не знают почти ничего об этих важнейших тонких различиях.
15. 'Биологизация' и падение Эроса
В 'Пире' Платона Диотима появляется, на первый взгляд, только для того, чтобы спорить с Аристофаном. Она утверждает, что смысл любви вовсе не в поиске своей половины и жажде единства. Нет, это обладание добром, 'жажда блага и счастья'. [64] Но, по существу, спор Диотимы с Аристофаном вызван своего рода разночтением. В эллинистической концепции 'добро' - не моральная, а онтологическая категория, оно тождественно бытию, тому, что есть, то есть всему наиболее полному и совершенному. А ведь миф об андрогине, хотя и в сказочной форме, но как раз на это и намекает. Далее, Диотима утверждает, что пылкая заботливость и напряженность стремящегося к этой цели, приобретает специфический любовный облик. 'Дело в том, Сократ, что все люди беременны, как телесно, так и духовно, и когда они достигают известного возраста, наша природа требует разрешения от бремени. Разрешиться же она может только в прекрасном, но не в безобразном. Соитие мужчины и женщины есть такое разрешение. И это дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном. [65]
Ранее уже обозначенный смысл метафизики пола, с одной стороны, получает здесь свое подтверждение: стремление на едином вздохе к вечному обладанию добром; любовь, следовательно, является стремлением к бессмертию; [66] но с другой стороны, в изложении Диотимы метафизика пола ниспадает до физики секса. А ведь это прямое предвосхищение теорий Шопенгауэра и дарвинистов! Смертная натура, даже если она истомлена, измучена, доведена до исступления любовным жаром, пытается все же достичь бессмертия в виде продолжения рода, в порождении. 'Ведь у животных, так же, как и у людей, смертная природа стремится стать по возможности бессмертной и вечной. А достичь этого она может только одним путем - порождением, оставляя всякий раз новое вместо старого'. В таких построениях человек становится почти сверхиндивидуальным - посредством вечной цепочки поколений он как бы вытягивается во времени и пространстве благодаря эросу = производителю. 'Ведь даже за то время, покуда о любом живом существе говорят, что оно живет и остается самим собой - человек, например, от младенчества до старости считается одним и тем же лицом - оно никогда не бывает одним и тем же, хоть и числится прежним, а всегда обновляется, что-то непременно теряя, будь то волосы, плоть, кости, кровь или вообще все телесное, да и не только телесное, но и то, что принадлежит душе… Так вот, таким же образом сохраняется и все смертное: в отличие от божественного, оно не остается всегда одним и тем же, но, устаревая и уходя, оставляет новое свое подобие. Вот каким способом, Сократ, - заключила она, - приобщается к бессмертию смертное - и тело, и все остальное. Другого способа нет. Не удивляйся же, что каждое живое существо по природе своей заботится о своем потомстве. Бессмертия ради сопутствует всему на свете рачительная эта любовь'. [67] Диотима рассуждает совершенно как дарвинистка, пытаясь объяснить наиболее глубокий смысл не только естественного импульса, побуждения людей сохранить свою расу.' 'В чем, по-твоему, Сократ, причина этой любви и этого вожделения? Не замечал ли ты, в сколь необыкновенном состоянии бывают все животные, и наземные, и пернатые, когда они охвачены страстью деторождения? Они пребывают в любовной горячке сначала во время спаривания, а потом - когда кормят детенышей, ради которых они готовы и бороться с самыми сильными, как бы ни были слабы сами, и умереть, и голодать, только чтобы их выкормить и вообще сносить все, что угодно. О людях еще можно подумать, - продолжала она, - что они делают это по велению разума, но в чем причина таких любовных порывов у животных, ты можешь сказать?' [68]
Не случайно все это вложено в уста женщины. И не просто женщины, а именно Диотимы из Мантинеи, посвященной в Мистерии, которые с уверенностью можно назвать 'Мистериями Матери' и которые возвращают нас к доэдлинеким, доарийским расам, ориентированным теллурически и гинекократически. Ко всему этому мы еще вернемся; здесь же отметим, что для цивилизации, кладущей продолжение рода чуть ли не в основу религии, не существует вообще понятия личности. Если даже оно как-то присутствует, то в чахоточном, эфемерном состоянии. Оно 'вечно' лишь постольку, поскольку вечна материнская космическая субстанция, в которой человек вечно растворяется, но и оттуда же вечно появляется заново. Так новые, молодые листья вырастают на месте старых и мертвых. Это кредо полностью противоположно концепции олимпийского бессмертия, которая, напротив, обязывает решительно и резко разорвать физические и материнско-теллурические оковы, выйти из вечного круга порождений и вступить в область чистого бытия. [69] Поражает, что весь этот 'модернизм' дарвинистского толка есть не что иное, как мотивы пеласгической и теллурической религии Матери. Что это за 'наивысшие таинства откровений', на каковые намекает Диотима, - мы увидим в дальнейшем, Сейчас нам важно понять, что перед нами два антитетических подхода - мифология андрогината и концепция выживания в Роде. Первый подход - ураничен, метафизичен, вирилен и, возможно, имеет в себе некую часть прометеева духа. 'Теория' Диотимы - материнско-теллурическая и 'физическая'.
Но отложим до времени противопоставления и займемся гораздо более важным - внутренним единством, а именно - вглядимся в переход одного воззрения в другое, в смысл этого перехода. Ясно, что 'теллурическое' или 'временное' бессмертие - иллюзия.
Человека, идущего этим путем, 'абсолютное' как бы избегает: человек, отдавая свою жизнь другому, искренне страдает от ограниченности своего желания, и он начинает все снова и снова… и так без конца. [70] Впрочем, конец возможен, правда, всегда негативно- безысходный - раса может угаснуть или просто стать жертвой природного катаклизма. Мираж бессмертия в этом случае уже более чем мираж… Шопенгауэровский 'гений рода' как бы говорит: вот, это я правлю влюбленными, удовольствие - лишь приправа к размножению и женская красота тоже; вот, вы, влюбленные, верите, что живете какой-то там высшей жизнью и достигаете единства, но на самом же деле вы - просто мои слуги… Киркегард очень точно подметил, что любовники, как бы составляющие единое 'Я', - просто жертвы обмана, ибо в минуты соития род празднует победу над личностью. Киркегард находит, что это противоречие - самое смешное из всего, что Аристофан находил в любви. И все же даже здесь высшая перспектива возможна - ведь влюбленные, отказываясь от подлинного осуществления сами, жертвуют собой для третьего, для дитяти. Это, конечно, что-то, но… рожденное ими еще менее способно к подлинной жизни. Если бы сын был способен 'окончить серию' своих отцов и дедов… Нет, он в лучшем случае - существо, им подобное. [71] Все это похоже на бесполезно-вечное наполнение
