[186] И далее: 'Оргия, как и погружение в воду, расстворяет, но в то же время и воссоздает, воссоздает неразделенного, докосмического 'нового человека'. [187]
В точном соответствии со смыслом такого космико-пантеистического откровения, становящегося частью личного опыта, следует вновь подчеркнуть двойную позитивно-негативную возможность эроса. Соединение с Водами, с Бесформенным, если оно затрагивает сверхприродное ядро личности, может это ядро и освободить, но может и разрушить. Сам Элиаде это тоже понимает - не случайно он цитирует Гераклита: 'Превращение в воду - гибель души'. [188] О том же - известный орфический фрагмент: 'Вода - смерть души' (Clem., VI, II, 17,1). Отсюда предпочтение, отдаваемое солнечному, 'сухому пути' освобождения и утверждения мужского начала, выводящему из круга рождений, перед 'влажным путем', неизбежно связанному с веществом и питанием. Но традиционные символические доктрины вообще разделяют Высшие Воды и Воды нижние. Этот мотив присутствует и в Библии. Особенно ясно его выразил Джордано Бруно: 'Есть воды подземные, слепящие, и воды небесные, озаряющие'. [189] Остается подвести итог - оргия, хотя и может, уничтожая индивидуальные рамки, выводить ее участников на иной план, все же сохраняет, как и всякая человеческая любовь, 'двойное лицо', оставаясь промежуточной, серединной формой эроса.
Приложение к III главе
28. Маркиз де Сад и 'Путь левой руки'
Мы уже приводили различие между садическим поведением психопатов, извращением, смысл которого в жажде жестокости как психическом возбудителе на пути к половому удовлетворению, и садизмом как естественном проявлении эроса, направленном за пределы обыденного. Во-первых, садизм в узком, чисто сексуальном, смысле и в смысле широком. Тогда женщина и секс могут не участвовать в мотивировке поведения или присутствовать на его периферии - главное же в получении удовольствия от творения зла самого по себе, жажды разрушения. Связь между этими двумя видами садизма вовсе не обязательна, что игнорируется психологами и психоаналитиками. Садизм в общем смысле соотносится с гораздо более широкой и важной областью - общей экзистенциальной ориентацией. Вообще надо понять различие хотя и предельно проблематичного, но чистого в основе своей опыта от искусственности, граничащей с извращением или прямо таковым. Обычно извращением считают наслаждения, почитаемые господствующей моралью за 'зло' или 'грех'. Садизм, конечно, имеет к этому отношение. Показателен пример Бодлера: он знал, что любовное наслаждение всегда включает в себя творение зла. Как мужчина, так и женщина, с рождения ведают о зле - средоточии всякого сладострастия.' [190] Но 'извращенность' декадентской литературы XIX века (Байрон, Бодлер, Барбе д'Орвильи, Оскар Уайльд, Вилье де л'Иль Адам, Суинберн, Мирабо и т.д.) умозрительна и искусственна. Дело в другом - реальную склонность к извращению имеет уже ребенок, получающий удовольствие от совершения чего-нибудь 'запретного'- все равно чего. Возбуждает сам факт запрета - в связи с этим Анатоль Франс писал, что, утверждая греховность плотской любви, христианство способствовало ее распространению. Многочисленные пугающие описания черных месс и сатанизма, вроде содержащихся в книгах Гюисманса, только питают почву для подобных проявлений. Это вообще характерно для декаданса. И надо разобраться - что же все-таки есть садизм в чистом его виде. А потому обратиться непосредственно к рассказу о человеке, давшем свое имя этой 'тенденции' - 'божественному маркизу' Альфонсу Франсуа де Саду (1740- 1814).
Кто изучал жизнь этого человека, всегда начинал понимать, что 'садизм' его был все-таки тоже умозрителен, точнее, интеллектуален. Сам де Сад был деликатен, почти женственен. О конкретных жестокостях, совершенных им, ничего не известно. 'Распутство' его было обычно для высшей знати того времени - времени 'либертинажа'. Однажды он высек свою любовницу - но это обычная, издревле известная эротическая практика. В период революционного террора, когда кровь лилась рекой, де Сад спас многих близких и друзей от гильотины. Две его основные любовные связи - с собственной женой, разлученной с ним вовсе не по причине 'садизма', а также с ее сестрой, - вполне 'нормальны'. 'Садизм' де Сада проявляется лишь в книгах, рожденных одиночеством, - в тюрьме, а затем в больнице в Санте, куда поместил его Бонапарт вовсе не за какие-то 'извращения', а просто за памфлет, написанный де Садом против него, Бонапарта. Множество женщин, искренне любивших заключенного, буквально осыпали Наполеона прошениями об освобождении 'бедного маркиза'. [191]
Обратимся теперь к писаниям де Сада. Да, мы действительно находим там философское обоснование и даже оправдание садизма. Согласно маркизу, господствующей силой во вселенной является сила 'зла', разрушения, преступления. Он признавал существование Бога-Создателя и Правителя мира. Но Бог в восприятии маркиза зол, Его природа - 'зло'. Ему доставляет удовольствие разрушение и преступления - средства осуществления Его замысла о мире. [192] Вот почему все негативное в мире преобладает над позитивным - это закон реальности: природа открывает нам, что создана ради разрушения и оно - первейший ее закон. [193] Все ценности в мире перевернуты: отрицание и разрушение его служит положительным целям. А согласное с Божественной волей - мировому порядку (точнее, беспорядку). Поэтому противление Богу и миру, по де Саду,-благо; противники Бога служат добродетели, гармонии, добру.
Еще одно логическое следствие - порок и преступление находятся в согласии с господствующей космической силой и поэтому всегда побеждают, благоденствуют и наслаждаются удачей в то время как добродетель порушена, наказана и отмечена непреодолимой слабостью. [194] Отсюда берет начало собственно садическая тема - разрушительного экстаза, наслаждения жестокостью как нарушением порядка. Счастье человека на земле так же связано с преступлением, как солнце является главным сожигателем растительности, - утверждает де Сад [195] и добавляет: 'Каждое действие, связанное с наслаждением, есть разрушение. Нет большего экстаза, чем вкусить этого божественного бесчестия!' Наслаждение разрушением и нарушением космических законов [196]- нечто близкое к самоощущению 'сверхчеловека'. 'Мы боги!' - восклицает один из персонажей его романа.
