опыта в равной степени предполагает и присутствие мужчины. Во-вторых, все описанные Вейнингером черты 'любовницы' могут быть преобразованы на суперфизическом плане: тип 'Девы' или 'Дурги' близок типу 'любовницы' и для афродичес- кой женщины есть самая глубокая возможность ее самоосуществления.
Но есть у обоих основных женских типов и черты их объединяющие, общие для женщин в целом - большая, чем у противоположного пола, экзистенциальная тоска, ужас одиночества, чувство тревоги, охватывающее женщину, если ею не владеет мужчина. Социальные и экономические условия, часто являющиеся видимой причиной этих чувств у женщин, являются внешними по отношению к причинам, действительно их связывающим. Но глубинный корень здесь иной - сущностный 'гетеризм' (внеположность) женщины, самоощущение 'матери', Пении, которая без 'другого' (heteros), без формы есть небытие, ничто; вот почему, оставленная наедине с собой, она испытывает именно ужас небытия. В последний раз цитируя Вейнингера, имеет смысл придать смысл его замечанию о распространенном поведении женщин во время соития: 'Высший момент жизни женщины, в который проявляется ее внутренняя суть, это момент, когда она чувствует в себе жар мужского семени - тогда она с диким восторгом обнимает мужчину и прижимает его к себе; это и есть высшее наслаждение пассивностью… ощущение матери и под воздействием формы, материи, стремящейся не к отделению от формы, но к слиянию с ней навеки'. [312] По сути, такова же и женщина близкого типа, 'Дурга', которая, хотя и не соприкасается с мужчиной физически, но, оставаясь неподвижной, выражает на лице черты двусмысленного экстаза, подобно неопределенным чертам какого-нибудь из будд или кхмерских божков. Это связано с тем, что она впитывает в себя нечто большее, чем мужское семя, - viiya, магическую вирильность, 'бытие' мужчины. Именно в этом и проявляется 'сосущая смерть, приходящая вместе с женщиной', о которой мы говорили с Густавом Майринком, разбирая оккультную сторону любого вульгарно-телесного сношения: этот аспект должен найти символическое выражение во всех своих соматических и психологических проявлениях.
Так д'Аннунцио говорит об одной из своих героинь: 'Все тело ее приобрело вид сосущего рта' ('II Fuoco'); на тонком уровне вся сущность женщины может быть выражена эротическим рисунком fellatio. В действительности еще древние признавали активную роль женщины в половом сношении, а Аристотель писал о ее ожидании семенного флюида. [313] Высказанную Финггедом в середине прошлого столетия точку зрения до сих пор разделяет большинство авторов, писавших на эту тему; она состоит в следующем: существуют ритмические сжатия влагалища и матки, как при дыхании или всасывании, автоматически связанные с перистальтикои, идущие тоническими волнами в медленном ритме, результатом которых является поглощение. Такое соматическое поведение свидетельствует, что уровень сексуальности женщины очень высок, и древние не без основания считали это всеобщим явлением. Так, есть мнение, что за века люди забыли, скорее всего, по психологическим причинам, то обстоятельство, что женщина целиком сексуальна, и именно это приближает ее к положению 'абсолютной женщины'. [314] К примеру, среди женщин Востока до сих пор сохранилась и считается нормальной древняя типология поведения во время половых сношений - она вполне совпадает с утраченными современными европеянками физиологическими возможностями, несомненно, имевшими место и на Западе в древние времена. [315] Речь идет также о 'физическом символизме' или 'отражении' внутреннего смысла. Каким образом, с точки зрения физиологии, оказывается, что женщина вбирает мужское семя всем своим телом, непонятно до сих пор, однако есть неоспоримое - запах, исходящий от всей женщины, а вовсе не только от ее гениталий, после полового сношения (итальянский поэт Артуро Онофри писал о 'сперматической улыбке' женщин).
39. Жалостливость, сексуальность и жестокость у женщин
Согласно персидской легенде, при сотворении мира в основание женщины были положены 'твердость алмаза и сладость меда, жестокость тигра, пылающее великолепие огня и холод снега'. Все эти двойственности мы уже встречали в архетипе Божественной Женщины; они лежат в основе очень важной стороны женской психологии - сочетания жалости и жестокости. Еще Ломброзо и Ферреро отмечали, что женщины часто и более жалостливы, и более жестоки, - чем мужчины; если их 'спустить с цепи', они необузданны как в любви-состра- дании, так и в совершенно звериной, разрушительной жестокости. В истории эти черты порой обретали коллективные формы - во время революций, самосудов, судов Линча. [316] Легко, но и пошло объяснять, подобно цитируемым авторам, женскую жалостливость ее материнскими, то есть деметрическими чертами, а жестокость - глубинами женской сексуальности.
Даже в античной классике связь между жестокостью и сексуальностью, черта вакханок и менад, преувеличена. Конечно, она есть (не без отношения к уже упоминавшемуся 'всасыванию'), однако только в профани- ческой сексуальности как раз не очень-то и экзальтированной. Жестокость вытекает из женской холодности, воплощенной в архетипах 'Девы', Дурги, и вообще yin; поняв это, легко отказаться от поверхностной сексуальной психологии. Просто следует различать две формы gakti в ее афродическом аспекте: внешняя - примитивной 'самки' или 'простонародно-дионисийской' женщины и внутренняя, более высокая, если конечно, здесь это слово применимо, - двусмысленно-порочная при кажущемся целомудрии. Это - та самая Долорес, которую Суинберн называл 'Госпожой Спазмов' и 'дочерью Смерти и Приапа' и о которой писал: 'С заднего хода проникаю я в свое святилище - это грех или моление? - что с того? - что с того, что этот ритуал несет смерть, о, Госпожа Спазмов? Что с того? Вино, которое я тебе наливаю, - твое, эту последнюю чашу мы выпьем вместе, о жестокая и роскошная Долорес, Госпожа Спазмов…' Скорее всего, это, конечно, чисто умозрительное литературное порождение декадентско- романтических 'извращений'. [317] Гораздо ближе к реальности описанное д'Аннунцио: 'Да, сколько же жестокости в глубине ее любви, - думал он. - Сколько в ней всего разрушительного… от моих ласк ее оргазм сильнее… но ведь она становится устрашающей, похожей на зверя, на горгону, и такой она казалась мне множество раз, сквозь ее полузакрытые веки… такие спазмы, погружение в полное истощение… ('Trionfo della Morte'). [318] Здесь нет жестокости в отношении к женщинам, скорее - наоборот. Какой бы сладкой и любящей ни была женщина, в момент пробуждения желания она яростна, тверда и безжалостна: сквозь слащавость, нежность и 'потерянность' проглядывают бесчувственность, тайный эгоизм и элементарная 'дургическая' холодность любовницы. П.Вьяцци показал, что все эти черты не чужды юной 'идеальной' девушке, этакой романтической Мими, описанной Мюрже: 'Ей было двадцать два года…
Ее лицо сияло наброском аристократизма; но эти тонкие черты под блеском ясных голубых глаз иногда неожиданно вспыхивали ненавистью, зверством, почти дикостью, такой, что даже очень плохой
