пленного.
— Это тот, который ничего не говорил? — узнал Михаил обер-лейтенанта Заундерна, напоровшегося на мотоцикле на засаду. — Теперь разговаривает?
— Ни в какую, ни по-немецки, ни по-русски, — ответил Пермяков.
— Упрямый, как колхидский бык, — добавил Элвадзе.
— Мы не мешаем? — спросил Елизаров.
— Нет, оставайтесь.
Михаил и Сандро сняли шинели, протерли свои автоматы и сели рядом на скамейке. Тахав пошел на перевязку. Пермяков стал допрашивать пленного.
— Что за шифровка? — спросил он и, закурив, положил пачку папирос на стол.
Заундерн неторопливо кусал верхнюю губу вместе с жесткими усами. Он жадно посмотрел на папиросы, закурил и, закинув голову назад, выставил кадык. Пермяков предложил ему сесть. Пленный офицер сел и отвернулся, не сказав ни слова. Свет коптилки скупо освещал его длинное исхудалое лицо. Щеки глубже впадали, когда он затягивался дымом. Тонкая нижняя губа его вздрагивала. В глазах отражался свет лампочки. На длинном носу блестели капли пота.
— Вы строевой офицер? — спросил Пермяков по-немецки.
Заундерн молчал, уставившись глазами в угол.
— У меня бы он сразу залаял! — не выдержал Сандро. — У, сазизгари!.. — оскалив зубы, произнес он и отошел в угол. — Врага надо встречать по-вражески, учил меня отец. — Элвадзе сел на порог и стал протирать автомат Пермякова.
— Ваша ненависть, Сандро, понятна. Любить врага не за что, будь он проклят. Но дело заставляет возиться с пленными, охранять, копаться в их загаженной душе, — заметил комэск и продолжал допрос: — Ваш полк здесь, в Шатрищах, находился?
Заундерн молчал, то и дело затягиваясь дымом папиросы. Пермякова неожиданно вызвали в штаб полка. Михаил и Элвадзе остались с немцем, Елизаров отыскивал в разговорнике вопросы, которые можно задавать при допросе пленного.
— Какого полка и какой дивизии? — держа перед глазами разговорник, спросил Михаил по- немецки.
Офицер с пренебрежением посмотрел на казака, выпустил изо рта облачко дыма.
Разъяренный грузин рванул немца за шиворот.
— Какого полка и какой дивизии? — заглянув в разговорник, повторил он вопрос по-немецки.
Заундерн побледнел и быстро проговорил:
— Девяносто пятого полка, дивизии СС «Мертвая голова».
— Повтори! — тряхнул Сандро немца.
Заундерн повторил свой ответ громче.
— А, сазизгари, заговорил! — усмехнулся Элвадзе.
В комнату вошли командир полка Дорожкин и Пермяков, держа в руках немецкие письма и штабные документы, захваченные кавалеристами.
— Какого полка вы, господин обер-лейтенант? — спросил Дорожкин.
Заундерн взял папиросу, но не ответил.
— Девяносто пятого, — сказал Елизаров.
— Вы откуда знаете?
— Он сказал нам сейчас.
— Вы из девяносто пятого? — переспросил Дорожкин.
Заундерн продолжал молчать, жадно затягиваясь дымом.
— Товарищ майор, разрешите мне допросить его! — Элвадзе взялся за рукоятку нагайки.
— Отойдите, — строго заметил командир полка.
— Элвадзе, выпустите с Елизаровым боевой листок о сегодняшних схватках, — поручил Пермяков.
Старания майора Дорожкина ни к чему не привели. Обер-лейтенант не произнес больше ни слова.
— Товарищ командир полка, вот интересное донесение в документах немецкого штаба, — подошел Пермяков.
— Видите? — показал Дорожкин пленному. — Подпись вашего подполковника Гильмута.
Офицер невольно повернулся, услышав фамилию своего начальника, и дрожащими руками вцепился в бумагу, рассматривая подпись.
— Можете не сомневаться, оригинал, — насмешливо произнес Пермяков и начал читать донесение: — «В боях за село Шатрищи вверенный мне полк потерял половину личного состава. Из офицеров остался только один начальник штаба капитан Мильке. Командир бронетанковой роты обер-лейтенант Заундерн, — Пермяков на мгновение задумался и добавил от себя: — заранее бежал и сдался в плен».
Немец вскочил со скамейки. Лицо его позеленело, усы ощетинились.
— Я сдался в плен?! — крикнул пленный и закашлялся. — Лысый дьявол. Сам бежал, документы бросил! — выпалил Заундерн и опять замолчал.
— Это не вина Гильмута. Его наши казаки поторопили, — с улыбкой заметил Пермяков, просматривая захваченные документы. — А вот и вам письмо, господин обер-лейтенант.
Обер-лейтенант протянул обе руки, но Пермяков отошел в сторону и начал читать:
«Получила от тебя сорок девятое письмо. Я аккуратно подшила его, как и все остальные. Как получу твое сотое письмо, отдам все переплести… Давно не получала от тебя посылки. Не можешь ли прислать мне золотые пряжки на туфли? Ведь там, в России, много золота. Ждем тебя домой со скорой победой. Крепко целую. Гертруда».
— Господин майор, — четко произнес Заундерн, — это семейная переписка. Я требую уважения личности.
— Что с бою взято, то свято, — сказал Дорожкин.
— Возьмите. — Пермяков бросил письмо на стол. Ему до тошноты противно было читать «откровения» алчной немки.
— Что-то вы, господин обер-лейтенант, плохо снабжаете семью, — иронически заметил Дорожкин.
Немец опустил голову. «Какая дьявольская участь! — думал он. — Командование считает меня перебежчиком, семья просит посылок, а русские допрашивают».
— Вам жалко своих детей? — спросил его Пермяков.
— Странный вопрос, кому не жалко детей? — Лицо Заундерна дрогнуло.
— Почему же вы убиваете наших детей? — спросил Пермяков и привел несколько примеров детоубийства.
— Это вызывается государственной целесообразностью, — неуверенно отвечал обер-лейтенант.
— А не скажете ли, господин офицер, сколько миллионов жизней стоит Европе эта гитлеровская «государственная целесообразность»?
Вопрос Пермякова задел за живое пленного. Он вскочил, резко повернулся к русскому командиру.
— Господин майор, прошу защитить меня от комиссарской агитации. Я не желаю слушать, когда критикуют фюрера.
— Что ж, — произнес командир полка, — не слушайте, для вас это бесполезно. Скажите лучше, чем оснащена ваша дивизия?
— Это может сказать только трус или предатель, — вскинул голову Заундерн и опять без спроса закурил.
— Сколько танков было в вашем полку?
— Это военная тайна, — вызывающе сказал гитлеровец.
«Ответишь, прохвост, — подумал Пермяков. — Раскусили твой характер. Ты педантичный честолюбец». Пермяков действительно раскусил характер нациста. Своенравное упрямство хранил Заундерн не потому, что он большой души человек, а потому, что советские офицеры оказались
