сидели старик и две старухи. Михаил спросил по-немецки:
— Вода у вас чистая?
Старик сбивчиво объяснил, что в их доме испорчен водопровод. Одна из сидящих старух в бордовой кофте жестом предупреждала Михаила, чтобы нигде не брали воды.
— Будь трижды презренны, осиное гнездо! — выругался Михаил про себя и вышел. — По коням! — скомандовал он.
На улицу вышла старуха в бордовой кофте. Она подошла к старым воинам и спросила по-русски:
— Вы не с Дона?
— Коли казак, так с Дона, — важно покрутив усы, ответил Кондрат Карпович.
— Я из Ростова, уехала в девятнадцатом году. Так истосковалась по родимой стороне! — Старуха вытирала слезы. — Живу здесь, что в темном лесу, заела тоска.
— На чужбине и собака тоскует. Ну, не час нам с тобой, а то бы погутарили.
— Возвратиться можно? Хоть бы умереть на своей земле.
— Можно. Вот порубаем ворогов, тогда разрешение этому вопросу дадим. Пока прощай, стара. Благодарность за твою русскую душу, что насчет воды пальцем погрозила, — сказал Кондрат Карпович.
— Значит, хочется на родную сторону? — спросил участливо Яков Гордеевич у эмигрантки.
— Ох, как хочется, свету белого не вижу! — утирала старуха слезы.
— Что же, вернем, — сказал Михаил. — Земли русской хватит.
— Мне уже теперь много не надо, три аршина, только чтоб в родной стране, — пролепетала женщина, помахав платочком вслед русским, которые торопливо усаживались на коней.
Эскадрон тронулся. Вдруг раздались глухие выстрелы. Молодой казак, ехавший рядом с Елизаровым- старшим, схватился за плечо и склонил голову на шею лошади. Его сняли с коня и начали перевязывать.
— Слезай! — скомандовал командир эскадрона, соскочив с Бараша. — Лошадей — коноводам. Оцепить дома.
Казаки бросились во дворы. Михаил с Кондратом Карповичем забежали в подвалы, где скрылись немки. Там была хозяйка.
— Вы стреляли? — Михаил обыскал немку.
— Я не стреляла, — она гневно исподлобья посмотрела на лейтенанта.
— Плохо обыскал, — сказал старшина. — Дозвольте, я прощупаю.
Михаил бегло обшарил подвал — ничего не нашел. Он побежал в сарай. Там стояла Эрна возле павшей коровы, которая выпила ведро воды, взятой из водопровода.
Кондрат Карпович выталкивал хозяйку из подвала.
— Эта сука стреляла. Вот ее пистолет.
— Вы стреляли? — Михаил с презрением посмотрел на фашистку.
— Промахнулась, к сожалению… Хайль Гитлер! — крикнула немка, ранившая молодого казака.
— Гитлеру то же самое будет, — старый казак наставил автомат на хозяйку.
Михаил схватился за дуло и наклонил вниз. Пули врезались в землю. Немка позеленела со страха, вытаращила глаза и замерла на месте.
— Судить вас будем, — сказал Михаил.
Подъехал командир полка. Елизаров коротко доложил об обстановке. Орлов приказал остановиться за деревней, у ручья. Полковой врач и Вера сделали анализ воды. Казаки начали поить лошадей, кипятить чай в котелках.
Орлов, Михаил, Тахав, Элвадзе отошли в сторону. Их взору открылась пестрая картина. Длинные полосы земли, уходящие вдаль, резко отделялись друг от друга. Это ровными рядами чередовались посевы девятиполки. Румяным ковром расстилался клевер, зеленели грядки кормовой свеклы, тянулись загоны ржи, ячменя. Вдоль ручья блестели огромные искусственные озера, в которых разводилась рыба.
Михаил подошел к несложному сооружению — это была водокачка. Вода нагнеталась машиной и по железным желобам стекала в разные стороны для орошения. На каменистом плоском столбе золотистой бронзой было написано: «Поместье юнкера Кандлера».
— Умеют, прохвосты, работать, — в голосе Орлова прозвучала не то злость, не то одобрение. — Копеечная речонка, а посмотрите, какую службу несет: поливает поля, деревья, крыжовник, заполняет озера. Хитрый немец: железными сетками отделил озеро, чтобы рыба не уплыла в речку.
— А у нас не такие реки поливают. Днепр, Кубань несут воды на поля и огороды, — с гордостью сказал Михаил.
— Как тебе понравилась блондинка? — вдруг спросил Тахав у Елизарова.
— Я обнимать немок не собираюсь, — ответил молодой офицер и одним ударом срубил лозу толщиной почти в кисть руки. — У меня отвращение к ним. Здесь надо присмотреться хорошенько. Среди немок такие экземпляры есть, что держи ухо востро. Одни божьи коровки, прирученные фашистами, которые смирились со своим жребием; есть лисички, наподобие этой самой блондинки. Ишь, какая сердечная, в гости уже пригласила.
— Этим фактом нельзя пренебрегать, — сказал Орлов. — Может быть, она сказала искренне. Вы сходите. С народом надо уметь общаться, знать, как он живет, что думает. В нашем распоряжении ровно час.
Подошла к ним Вера. Все, кроме Орлова, отправились в деревню.
— Смотрите не влюбитесь, — весело говорила Вера, взяв Михаила под руку, — еще женитесь здесь.
— Я для этого слишком стар, — отшутился Михаил. — Если бы мне было в этом году лет шестнадцать, тогда, возможно бы, и додумался до такого счастья.
— А я слишком молод, — в тон Михаилу протянул Элвадзе. — Вот поживу лет пять в Германии, тогда подумаю.
— А мне как раз. Я могу сейчас сватов послать, — ловко вмешался Тахав.
— Все хорошо, только скромности в тебе маловато, — заметил Елизаров.
— Ладно, Михал, — мирно отозвался башкир, — не учи козла капусту есть.
Вере было весело с казаками. Ей казалось, что без этих людей она будет бедной сиротой. Больше всего радовало девушку то, что три друга говорили с ней обо всем.
Вера и Михаил немного отстали от товарищей. После откровенного разговора в ту незабываемую ночь, когда они поцеловались, можно было не говорить о любви — так оба хорошо чувствовали симпатии друг к другу. Они искренне делились радостями и печалями, долго спорили о том, виновен ли немецкий народ в войне или нет.
— Конечно, виноват, — утверждал Михаил. — Виноват в том, что слушался фашистов, слепо и трусливо шел за ними.
— А что народ мог сделать? — возражала Вера. — Ему приказал Гитлер, и все.
— Если бы тебе сейчас твои командир приказал убить ребенка или расстрелять женщин, ты выполнила бы такой приказ?
Вера отрицательно покачала головой. Михаил напомнил, что завоевателей нельзя смешивать с простым миролюбивым немецким народом. Народ — сила, гаркнет — лес наклонится.
Так и не успев закончить разговор о немцах, они дошли до крайнего дома, где жила Эрна. Постучались, вошли.
Михаил пристально осмотрел квартиру. Стены выкрашены коричневой краской. Пол устлан кирпичами. В кухне стоит кадушка с водой. Над ней повешены медная и эмалированная кастрюли. В углу высокая тумба. Вероятно, в ней хранятся под замком продукты. В спальне стоят две короткие кровати с толстыми пуховиками. На стене висит старый фамильный портрет.
У порога появились Тахав и Элвадзе. Эрна сделала реверанс. Улыбаясь гостям, она сказала матери, болезненной сухощавой женщине, что сама пригласила русских в гости.
— А хлеб у них есть? — спросила немка.
— Нет, но вы не беспокойтесь, — ответил Михаил, — мы кушать не хотим.
— Вы говорите по-немецки! — удивилась хозяйка.
Эрна крутилась вокруг Михаила и с удовольствием хвалилась, что у них сегодня обед из трех блюд:
