себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в 1941-м или 1942-м, не лишили себя жизни». Позорность формулы Мехлиса отец видел в недоверии к солдатам и офицерам, в несправедливом предположении, что все они попали в плен из-за собственной трусости. «Трусы, конечно, были, но как можно думать так о нескольких миллионах попавших в плен солдат и офицеров той армии, которая все-таки остановила и разбила немцев?! Что же, они были другими людьми, чем те, которые потом вошли в Берлин? Были из другого теста, хуже, трусливей?» Отец сказал К. Симонову, что считает своим долгом сделать все, чтобы восстановить справедливость и попранное достоинство всех честно воевавших. «Видимо, — писал Симонов, — этот вопрос касался каких-то самых сильных и глубоких струн его души». Может быть, з/к Петухов, написавший отцу, был одним из этих людей.
Нужно сказать, что отец не только вызволил из заключения многих своих сослуживцев, но и простил тех, кто, не выдержав мучений, наговаривал на него всякие небылицы, подписывал то, что подсовывали чекисты (в основном это касалось организации «заговора» против Сталина). Он говорил о них: «Эти люди были поставлены в крайние условия, их били и унижали. Они не ведали, что творили, и я не держу на них зла». Об этом вспоминает моя старшая сестра Эра. Она пишет: «В данном случае оправдываются сказанные кем-то мудрым слова, что только сильные могут быть добрыми».
О его доброте (действенной, а не какой-то абстрактной), милосердии и чуткости к людям говорит и письмо дочери генерала Трубецкого:
«Меня, а также мою семью очень трогает все, что связано с именем Георгия Константиновича. Мой отец, генерал-лейтенант технических войск Трубецкой Н. Н. до войны работая с Георгием Константиновичем в Генштабе — начальником управления военных сообщений. Через месяц после начала войны он был репрессирован, а мы, члены семьи „врага народа“, были отправлены, с конфискацией имущества, в ссылку в Сибирь.
Георгий Константинович нам очень помог, когда в 1956 году после посмертной реабилитации отца мы приехали из сибирской ссылки. Мама и брат были на приеме в Министерстве обороны. Георгий Константинович принял большое участие в нашей судьбе. Было тут же сообщено в управление военных сообщений, где до этого работал отец, а также в хозяйственное управление армии, чтобы их встретили там и сделали все, что положено в таких случаях, с указанием „срочно“. Предоставил им свою персональную машину, на которой после того, как было все оформлено, их отвезли домой.
С указанием „срочно“ было дано распоряжение на получение квартиры, на получение пенсии маме за отца, а также на получение пенсии младшей сестре, которой в то время было шестнадцать лет. И все это было сделано в течение недели. Таким образом мы могли начать жизнь заново, не испытывая никаких трудностей. А для нас тогда это было очень важно.
Мы глубоко чтим память Георгия Константиновича как народного героя. Победой нашей в войне мы все обязаны ему.
Однажды мне позвонила незнакомая женщина. Она рассказала вот о чем. Ее мать Евдокия Михайловна Горохова из деревни Венюково Заокского района Тульской области в 1950-е годы написала Жукову письмо с просьбой назначить ей пенсию за погибшего в войну сына-офицера. До этого она писала много писем, не сама, конечно, ей помогали, так как она была малограмотная, писала коряво, не дописывала слова. Но ей все время отказывали. Тогда она сама, как могла, написала Жукову. Писала о том, что, пока сын ее служил, она получала благодарности, а теперь… Жуков, получив письмо, распорядился назначить ей пенсию. Евдокия Михайловна была верующая женщина, до конца дней своих благодарила Жукова и молила о нем Бога.
Это лишь некоторые примеры его милосердия. Я же помню, как он заботился о людях, помогал получить квартиру или установить телефон, отдавал нуждающимся одежду, обувь. Но я никогда не слышала от него рассказов о своих благодеяниях.
Портрет Г. К. Жукова. Карандашный рисунок солдата Н. Федорова, сделанный на фронте. 1944 г.
После войны один солдат, Герой Советского Союза, при встрече с маршалом Жуковым сказал: «Спасибо вам, товарищ маршал, вы сделали меня героем». Георгий Константинович ответил: «Спасибо вам, солдатам и командирам, — вы сделали меня маршалом».
Ветеран войны Василий Иванович Сорокин из Костромы вот так вспоминал встречу кандидата в депутаты Верховного Совета СССР Маршала Советского Союза Г. К. Жукова со своими избирателями, воинами одной артиллерийской части в Германии в январе 1946 года: «Я не помню содержания речи Георгия Константиновича, но сейчас хорошо вижу безмолвный, полный внимания строй. Солдаты ловили каждое слово полководца, смотрели на него до жадности влюбленными глазами. И не успели объявить об окончании встречи, как Георгия Константиновича тут же „взяли в окружение, в плен“. Защелкали фотоаппараты, каждому хотелось быть поближе к маршалу, попасть в объектив и запечатлеть себя на память. Некоторые при фотографировании даже обнимали его, а он стоял невысокий, коренастый, в маршальской полевой форме, смеясь, шутил, острил и просил: „Выпустите меня, пожалуйста!“ На это уже не строй, а толпа отвечала возгласами „Ура!“ и бурей аплодисментов. Все попытки офицеров выстроить и увести солдат успеха не имели. Все были приятно возбуждены, взволнованны и простительно недисциплинированны.
Такой неподдельной, искренней любви и преданности больше мне видеть не пришлось. Я тогда со всей ясностью ощутил, что значит Жуков для народа».
«Спасибо вам, солдатам и командирам, — вы сделали меня маршалом!»
Часто приходится встречать сравнение отца с Суворовым. В 1945 году солдаты, взявшие Берлин, вручили отцу у рейхстага подарок — алюминиевый, ручной солдатской работы портсигар, на котором тщательно выгравированы портреты Суворова и Жукова, — они уже тогда поставили рядом этих двух полководцев. Отец многое перенял у Суворова, следовал его заветам. «Русские прусских всегда бивали», — говорил Александр Васильевич, Жуков продолжил это выражение Суворова. В 1941 году он сказал: «Русские прусских всегда бивали, побьют и на этот раз, да еще как побьют!»
Как-то, в бытность командиром эскадрона, он велел старшине учить боязливого бойца по-суворовски: «Боится солдат ночью вдвоем в караул идти — пошли его одного. Надо человека наедине со своим страхом оставить, тогда он страх преодолеет». И добавил: «Метод суровый, но так личность воспитывается».
Как и Александр Васильевич, он был знатоком солдатской души. Денис Давыдов говорил о Суворове, что тот «положил руку на сердце русского солдата и изучил его биение». То же самое, мне кажется, можно сказать и о Жукове.
Его порой называют маршал-солдат, потому что, пройдя военную службу от рядового и познав все ее тяготы, он хорошо знал солдатские нужды. Отец вообще был «слеплен из того же теста».
В день 20-летия Победы отец был приглашен в Московский дом литераторов, где собралось много писателей-фронтовиков. Ему устроили как всегда овацию, слышались возгласы: «Ура автору Победы!» И когда ему дали слово, он, подойдя к микрофону, внятно и четко произнес: «Единственным автором Победы в Великой Отечественной войне является советский солдат, русский солдат, прошу это помнить!» О его кровной связи с солдатом говорит и то, что книгу свою он посвятил солдату, его великому подвигу, его безграничной самоотверженности во имя Родины. Как напоминание о русском солдате, на плечи которого легла основная тяжесть войны, висела у нас дома копия картины Ю. М. Непринцева «Отдых после боя». Мы ее называли «Василий Теркин на привале». Отец так любил поэму «Василий Теркин» Александра Твардовского! Я почему-то не могу без волнения читать известные строки:
