целой пачкой назад.
Ключик висел у нее на груди поверх блузки, в руке она держала журнал, несколько газет и сверху два письма в разных конвертах. Сев в машину, она захлопнула дверцу и, пригладив мелкие вьющиеся прядки на висках, сказала:
— Готово!
— «С-е-ль-с-к-а-я жи… жи… знь», — читал по складам за спиной Марис. — «П-р-о… про-л-е-т…»
— Ты что, уже читать умеешь? — удивился Рудольф.
— Немножко умею. «…Проле-т-а-н-и-и…»
— «…тарии!» — поправила тоже смотревшая в журнал Зайга.
— Кто тебя учил?
— Читать? — рассеянно переспросил Марис, боясь поднять глаза от журнала и потерять незнакомое слово. От напряжения он судорожно стискивал журнал. — «…про-ле-та-ни-и…» Чуть-чуть Вия, чуть-чуть Зайга, так понемножку и… «в-с-е-х с-т-р-а-н…»
Письма лежали теперь на сиденье поверх газет. Спрашивать, от кого и кому они, Рудольфу было неловко.
— Что такое пролетании?
Увидев Рудольфа, Лаура просияла, и он, держа в своей руке ее узкую ладонь, радостно смотрел в порозовевшее, поразительно молодое лицо, озаренное счастьем, которого она не могла скрыть — с лица ее будто спала пелена. От Лауры пахло незнакомыми духами. Сначала Рудольф просто не знал, что сказать, говорить ли ей «ты» или «вы», токи близости струились между ними, и казалось, они оба чувствовали это.
— Вы долго ждали? — спросила Лаура.
Но прежде чем Рудольф успел ответить, Марис воскликнул:
— Мама, смотри, что мы купили!
Ему не терпелось открыть коробку с акварельными красками, и та в конце концов поддалась.
— Видишь? Мы были в универмаге. Прошли по всем этажам. Знаешь, Рудольф купил мыло в бутылке и хотел купить сандалии с ремешками. Но оказались малы.
Лаура засмеялась, узкая рука ее все еще мягко лежала в его теплой ладони, и, наконец, спохватившись, она отняла руку. Он помог Лауре сесть в машину, нечаянное прикосновение длинных шелковистых волос обожгло его как огнем.
— Чем тут пахнет? — глубоко втянув воздух, спросила Лаура.
— Это мы пахнем, — радостно возвестил Марис.
— Кто это мы?
— Я и Рудольф. Мы были в парикмахерской, и тетенька нас опрыскала. Видишь? — Мальчик повертел головой, давая осмотреть себя со всех сторон. — Красиво меня подстригли?
— По-моему, да.
— А его?
Лаура с Рудольфом взглянули друг на друга и засмеялись, их взгляды не хотели расставаться, как недавно их руки.
— Его тоже, — сказала Лаура.
— Он сбрил мне бороду!
— Что, что?
— Бо-ро-ду! По правде! Такой маленькой машинкой.
«Победа» вырулила на главную улицу и выехала из города.
— Зайге тоже, — сообщил Марис. — И дал трубку.
— Бинокль, — включившись наконец в разговор, поправила Зайга.
— У него дома есть аппарат, который делает карточки. Только он не взял с собой — он не знал, что здесь есть… тип.
— Тип?
— Да.
Уши Рудольфа опять щекотало дыхание Мариса, тот все время висел на спинке переднего сиденья, и Зайга потянула брата за рукав.
— Чего тебе?
— Не ерзай.
— А тебе какое дело?
Лаура обернулась.
— Опять ссоры?
— А что Марис все время виснет у дяди на шее!
— Вот еще… На какой шее? — возмутился мальчик.
— Мне это не мешает, — заверил Рудольф, причем не лицемеря: теплое дыхание у его щеки, вся эта суматоха за спиной напоминали ему что-то близкое, только давно забытое, от этого веяло прошлым.
— Рудольф!
— Да?
— А ты быстрей ехать не можешь?
— Почему же. Могу.
Он переключил скорость, прибавил газу, теперь деревья только мелькали перед глазами. Марис был доволен.
— Хи-хи, вот это да! Хутор… двор… опять хутор… мост. Дом… еще дом.
Стремительный бег машины оборвался у переезда, дорогу им преградил полосатый шлагбаум, и хотя ни с той, ни с другой стороны поезда видно не было, им пришлось ждать. Рудольф выключил мотор, однако и в тишине поезда не было слышно. Возле сторожевой будки бродило с десяток голубей, один сидел на дереве, вопреки устоявшемуся мнению, будто домашние голуби на ветки не садятся. Железнодорожный сторож женского пола стоял с флажком у полотна, — значит, поезд в недалеком будущем должен проследовать, да и спешить им было некуда. Все же Марис, нетерпеливо поерзав, потыкал Рудольфу в спину.
— Что ты?
— Дай подудеть!
— Думаешь, это подействует? — усомнился Рудольф: спина сторожа выглядела неумолимой. — Только ты не очень!
«Ту! ту! ту-ту…»
Разумеется, не подействовало. Женщина оглянулась, и до них донеслось:
— Всё спешат — видно, жить надоело…
Скорей всего это была старая дева или пожилая вдова, злая на всех и на все. Изрекла свою мудрость и повернулась опять к полотну, а к ним — черной неприступной спиной.
— Можно еще? — приставал Марис.
— Не надо, — коротко сказала Лаура.
Наконец показался поезд, длиннющий товарный состав: платформы с бревнами, цистерны с бензином и коричневые вагоны с неизвестным грузом, стуча колесами, точно прихрамывая на стрелках, катились и катились не спеша однообразной чередой, которой не было конца.
— …двадцать четыре, двадцать пять… — считала вполголоса Зайга.
— Ползет как улитка, — сказал Марис.
— …двадцать… Не мешай!.. девять, тридцать, тридцать один…
Рудольф посмотрел на тонкий, словно острым карандашом очерченный профиль Лауры.
«Ну, взгляни на меня!» — думал он, обращаясь к ней на «ты».
Лаура заметила его взгляд, ее ресницы дрогнули. Она повернула голову, глаза ее потеплели. Их руки остались на прежнем месте: у Рудольфа — на руле, Лаурины обхватили сумочку. При детях они не могли ничего сказать друг другу, но это было и не нужно.
— …сорок один, сорок два…
