огромного труда позволить ей вернуться в свою комнату. Сам он ушел в кабинет и долго сидел там, невидяще глядя перед собой, пока не избавился от желания снова сделать Авалон своей пленницей, разумеется, ради ее же блага. Но это был неверный путь, и Маркус нашел в себе силы от него отказаться.
Наконец он справился с этим порывом и отправился подбирать людей, которые поедут к Макфар- лендам. Авалон, сама того не желая, дала ему возможность переломить ее упрямство. Если Маркус сможет доказать, что набег на Трэли был устроен по наущению нынешнего лорда де Фаруш, все права Уорнера на руку Авалон лопнут, как мыльный пузырь. Тогда Маркус победит.
И Авалон неизбежно будет принадлежать ему.
Ей не удастся удалиться в монастырь — в этом Маркус был твердо убежден. Авалон придется стать его женой.
Ее решимость покинуть Савер заметно ослабла. И так уже Маркус отыскал брешь в ее защите и с тех пор неустанно закрепляет свой успех. Она полюбила клан. Она прижилась в Савере. Она стала здесь своей, почти так же прочно, как каждый из них.
Пускай Авалон пока и не сознает этого, но она вправду одна из них. Со временем она сама это поймет. Маркус дает ей время разобраться в себе.
Пускай себе бродит по замку, пускай говорит, с кем захочет. Пускай понемногу становится частью здешней жизни — тем труднее будет ей потом покинуть клан, расстаться с Маркусом. Так будет.
Сейчас Авалон бродит по замку где-то неподалеку от его комнаты. Маркус знал это точно, хотя никто не сообщал ему об этом. Он просто чувствует ее. Когда он говорил Авалон, что всегда сможет найти ее, то была, господь свидетель, чистая правда. Он чувствует прикосновение ее мыслей. Именно это в конце концов помогло ему оставить Авалон на свободе. Пускай себе бродит где захочет. Все равно от него она никуда не денется.
Авалон подставила лицо южному ветру, приятно холодившему разгоряченные щеки. Близился вечер, но ей все так же не хотелось возвращаться в свою комнату, которая с каждым разом казалась Авалон все теснее и теснее. После рыбалки она попыталась вздремнуть, но так и не уснула. Ворочалась на постели, отгоняя непрошеные видения, в которых неизменно было только одно — Маркус.
Вот он идет по осеннему, тронутому золотом лесу.
Вот он, по-мальчишески улыбаясь, протягивает ей хлеб.
Вот он поздравляет Авалон с ее первым уловом.
Маркус, Маркус, Маркус…
За ужином он снова казался таким далеким. Он опять стал лэрдом и только лэрдом. Авалон до сих пор застигало врасплох такое стремительное преображение. Он переговаривался со своими сородичами, вежливо беседовал с Элен о ее успехах. Авалон знала, что он послал своих людей к Макфарлендам и теперь все время думает об этом. Во время ужина он почти не смотрел на нее.
Бродя по залам Савера, Авалон втайне восхищалась его поистине царственной величавостью. Конечно, замок сильно обветшал, но это не беда: кое-где уже благодаря ее подарку начался ремонт. Вчера мужчины, сменяя друг друга, по очереди чинили крышу конюшни, латая дыры и укрепляя балки, чтобы кровля могла выдержать тяжесть зимнего снега.
Авалон приятно было думать, что все это стало возможно лишь благодаря драгоценностям, которые она получила в наследство от матери. Работа, конечно, предстоит немалая, но теперь у клана есть средства, чтобы довести ее до конца.
Часовые на башне поприветствовали ее, и Авалон охотно ответила им, довольная тем, что запомнила их имена.
Ей нравилось здесь, наверху, выше самых высоких деревьев, под самым небом. Отсюда были видны все окрестности на много миль вокруг, оттого Авалон казалось, что она свободна. Почти свободна.
Неподалеку от нее, в нише каменного зубца, устроили гнездо жаворонки, и Авалон слышала, как они умиротворенно воркуют друг с другом.
Она обогнула угол башни и с изумлением обнаружила, что воркуют вовсе не жаворонки. Бальтазар, наклонившись над гнездом, словно беседовал с птицами, и они — вот чудо — внимательно слушали его.
Увидев Авалон, маг издал короткую трель. Точь-в-точь как та, которую Авалон слышала в отцовском саду в ночь, когда ее похитили из Трэли.
Она остановилась, ошеломленно глядя на Бальта-зара, и он, издав еще одну трель, низко поклонился девушке.
— Ты и вправду маг! — не сдержавшись, выпалила она.
Бальтазар улыбнулся:
— Не думаю, миледи.
Авалон подошла ближе, зябко обхватила себя руками — становилось все холоднее. Быть может, виной тому была призрачная свобода, которую ощущала она на вершине башни, или же темнота, милосердно укрывшая от чужих глаз отметины дьявольского проклятия на землях клана. Как бы то ни было, Авалон расхрабрилась и бросила магу:
— Но ведь прошлой ночью в кабинете ты сам приказал мне слушать сон!
— Верно. И ты слушала?
— Ты должен знать, что произошло.
— Я всего лишь жалкий слуга, леди. Я ничего не знаю.
— Жалкий слуга, как же! — фыркнула она. — Морочь этим тех, кто не может увидеть твою суть.
— А ты, стало быть, можешь?
Авалон замялась, лишь сейчас сообразив, что попалась.
— Ну… ты все же не просто слуга, — запинаясь, закончила она.
Бальтазар отвернулся от нее, поглядел на жаворонков.
— Немногим дано видеть так, как тебе. И все же ты проклинаешь свой дар. Прячешься от него. Удивительно!
— Я вижу столько же, сколько и другие, — возразила Авалон.
Она вдруг испугалась, сама не зная почему, быть может, оттого, что замерзла, а этот человек говорит ей то, чего она не хочет слышать.
— Разве ты не видела змею? Не ощутила вкуса воды? Не побывала в пустыне?
— Нет, — солгала Авалон. — Это все пустые видения.
— Печальное противоречие. Та, которой дано столько видеть, добровольно ослепляет себя.
— И вовсе это не противоречие! — Авалон крепче обхватила себя руками за плечи, пытаясь согреться. — Все, что я видела или слышала, можно объяснить. Необъяснимого не существует!
Бальтазар издал певучую трель, и один из жаворонков с готовностью ответил ему.
— Суеверие — удел невежд, — прошептала Авалон.
— Это верно, леди, но как много на свете того, что не объяснишь одним только суеверием! Мир огромен. Господь велик. Нельзя постичь всего.
— Ты же говорил, что отрекся от своих обетов, — уязвленно заявила Авалон.
— Я отрекся от церкви, а не от бога. — Бальтазар вдруг громко, от души рассмеялся. — От бога невозможно отречься! Он — повсюду, он — все!
Маг повернулся к ней и подошел так близко, что Авалон различала узоры татуировки на его лице.
— Бог даровал тебе великую силу, леди, — низким, почти гипнотическим голосом проговорил он. — Это твоя судьба. И ты от нее не уйдешь.
— Нет! — выкрикнула Авалон и, оттолкнув его, почти бегом бросилась к двери, которая вела вниз, на лестницу.
Бежать, бежать — куда угодно, лишь бы подальше от этого разговора!
Лестницу окутывал сумрак. Авалон замедлила бег, осторожно, шаг за шагом, начала спускаться по крутым ступенькам.
Как же глупо она себя повела! Поддалась своим страхам и убежала, как дитя, напуганное разговорами о привидениях.
