Приготовился к первому шагу: дотронуться до темных волос, откинуть их с лица, как бы открыв его. Это будет первая ласка, потом я коснусь лица губами, пахнущими портвейном, но в тот самый момент, когда я отдавал своим нервным окончаниям команду приступать к действиям, вошел Тинкл. Его вторжение разом остановило все приготовления к военно-сексуальному наступлению. Я заерзал на диване, нервным рывком качнулся вперед, как бывает, когда засыпаешь, а многозначительно приоткрытые губы Бобьен сложились в напряженную улыбку.
– Я вам помешал? – спросил Тинкл.
– Нет, – сказала Бобьен, хотя, несомненно, испытывала раздражение.
– Хочу предложить Алану фирменную сигару Колонии Роз, – объяснил ей Тинкл, – если он курит. – И потом непосредственно обратился ко мне: – То есть если вы курите сигары.
– Да, сигара была бы очень кстати, – согласился я.
– Мы курим на улице. В особняке курить запрещено. Но если вы беседуете, я потом вас найду.
– Мы беседуем, – довольно прохладно объявила Бобьен.
– Может, позже продолжим? – спросил я. – Я довольно много выпил, мне было бы полезно пройтись, покурить.
Разумеется, это была ложь. От сигары могло стать совсем плохо, но я сразу же истолковал появление Тинкла как ниспосланный богами знак, что поцелуй с Бобьен в первый вечер в Колонии Роз привел бы к катастрофе. Отбрасывая вопрос о женщине, которую хочешь, по сравнению с той, кого можешь иметь, в данном случае об Аве по сравнению с Бобьен, я понял, что последнюю не потяну. Она старше меня, красивая, сексуальная, но, прежде чем я успел хоть раз коснуться ее губами, знал: это будет ужасной ошибкой, что, естественно, придавало приключению больше привлекательности. Заставляло сунуть руку в огонь. Поэтому Тинкл меня спас. Я поднялся; Бобьен не успела меня отпустить, в результате чего постаралась как можно скорей это сделать.
– Хорошо, – сказала она. – Идите, курите свою сигару. Но мне еще хотелось бы с вами поговорить. Я буду здесь или в черной комнате. Отыщите меня.
Я уже видел в ее глазах боль, обиду, но, если пойти дальше, будет только хуже. Я был пьян, но еще мыслил здраво. Не вернусь к ней, она меня скоро забудет. Вел себя более или менее по-джентльменски, поэтому моя совесть чиста. Я наклонился за шляпой и вышел вместе с Тинклом из бара.
Глава 19
Я сидел в комнате Тинкла на третьем этаже особняка, курил его сигару и пил его виски. Когда мы покинули Бобьен, я небрежно заметил, что надо бы еще выпить, поэтому мы пошли курить не на свежий воздух, а в его комнату, ибо только в своей комнате он мог мне предложить бутылку «Уайлд терки» – не самого дорогого виски, но в выгодном свете оно вполне привлекательно выглядит, а в комнате Тинкла было как раз подходящее освещение.
Я сначала отказался от сигары, а потом, хлебнув «Уайлд терки», сунул одну в рот, вспоминая о любви к сигарам Ганса Касторпа из «Волшебной горы» – одного, разрешите напомнить, из моих самых любимых романов всех времен и народов. Когда Ганс в конце концов где-то на шестисотой странице поцеловал Клавдию Шоша, книга от сладострастного возбуждения буквально выпала у меня из рук. На протяжении шестисот страниц Манн нас дразнит, описывая влечение друг к другу этой пары. Садистская медлительность. Впрочем, дело того стоит. Только однажды другая книга вылетела у меня из рук, когда Санчо Пансу вырвало прямо в лицо Дон Кихоту после того, как Дон Кихота вырвало прямо в лицо Санчо Пансе. Настоятельно рекомендую прочесть «Дон Кихота» ради одного этого места.
Так или иначе, окна в свинцовых переплетах в комнате Тинкла были открыты, вентилятор гнал сигарный дым в ночь, ибо курить в особняке было запрещено из-за опасности пожара в таком старом здании. Я видел темное летнее небо. Чувствовал в душе мир и покой. Держал в руке рюмку с выпивкой, запрещая себе виноватую мысль о развязке. Сигара была приятной, а не тошнотворной. Все прекрасно.
Обстановка в комнате Тинкла была столь же спартанской, как у меня: кровать, стол с пишущей машинкой (видимо, Тинкл старомодный писатель), легкий стул, на котором я сидел в тот момент, с перекладинами между ножек. Я откинулся на стуле на задних ножках, вытянул ноги, любуясь ремешками с крылышками. Бросил шляпу на пол. Тинкл присел на письменный стол.
– Спасибо, что спасли меня от Бобьен, – сказал я.
– Почему спас? Мне показалось, что вы были в выгодном положении. Мне совестно, что я помешал, Длянее я на все готов.
Я ошибся – чуть не опорочил Бобьен. Чтоб загладить ошибку, сразу оговорился:
– Понимаете, мне приглянулась Ава. Потрясающий нос.
– Вам ее нос понравился?
– Кажется, да.
– У меня тоже имеются сексуальные проблемы, – признался Тинкл.
– Я бы в точном смысле не стал называть влечение к носу Авы сексуальной проблемой. Очень красивый нос.
– Простите, – извинился Тинкл.
– Ничего, – сказал я.
– Но у меня действительно есть сексуальные проблемы, – настаивал он.
– Понимаю, – сказал я.
– Можно с вами говорить о личных вопросах?
Я курил его сигару, пил его виски, и по меньшей мере обязан был что-нибудь посоветовать, хотя призадумался, не все ли обитатели Колонии Роз так откровенны. Сперва Бобьен, теперь Тинкл. Впрочем, тут есть смысл: я новичок в усадьбе, а им, видно, отчаянно хочется с кем-нибудь подружиться. Я поставил стул на все четыре ножки, демонстрируя серьезность и сочувствие:
– Говорите.
Он подался вперед в исповедальной позе:
– Я стреляю во все стороны, как неисправный водяной пистолет. Постоянно промахиваюсь.
– К урологу обращались? – спросил я, и хотя не сказал, но подумал, не фамилия ли подсознательно подвергает Тинкла подобным страданиям. В подростковом возрасте я был знаком с девочкой по фамилии Хини,[48] которая, может быть, определила ее судьбу. Выглядела она сравнительно нормально, но постоянно терпела обиды. Помню, как она пела соло в хоре в четвертом классе, и кто-то презрительно крикнул: «Ослица!» Слушатели расхохотались, бедная девочка лишилась силы воли. До той минуты прекрасно пела. Девятилетняя интуиция мне на миг подсказала, что дивный голос победит давние насмешки. Но какой-то громогласный бугай, видно почувствовав точно то же самое, взревел: «Ослица!» – и лишил ее триумфа. Интересно, что с ней стало. Когда она училась в пятом классе, семья переехала. Может быть, перебралась в другую страну, где слово «хини» не звучит оскорбительно. Лучшее, на что можно надеяться. Фамилия иногда очень многое определяет. Посмотрите на бедного Дживса. Серьезно относиться к нему очень трудно.
– Проблема не физическая, – объяснил Тинкл. – Уролог не поможет.
– Ну, если вы стреляете во все стороны, это, на мой взгляд, физическая проблема… Я бы еще выпил виски.
В связи с этим мне вспомнилось, как Фицджеральд обсуждал с Хемингуэем размеры своих гениталий – по крайней мере, изложение этого обсуждения в повести Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». Поэтому я взял на себя роль Папы по отношению к Скотту-Тинклу.
– Теперь объясните мне, почему это не является урологической физической проблемой, – попросил я, раздумывая, не поведать ли в конце концов историю Хини, указав ему на возможные психосоматические корни проблемы, связанные с его фамилией, и в то же время учитывая возможность элементарного искривления члена. Может, он с велосипеда упал? Или его прихлопнула быстро захлопнувшаяся крышка унитаза? Я слышал о таких случаях и сам несколько раз едва успевал избежать гильотины. Идиоты без конца подкладывают на седалище что-нибудь мягкое, отчего крышки ведут себя непредсказуемо. Меня спасали лишь молниеносные рефлексы. Возможно, у Тинкла они не так быстро срабатывали.
– По-моему, дело скорее в том, что я выстреливаю без провокации, – объяснил Тинкл. – Взрываюсь от
