дня. Хуже любой утренней встречи с дядей Ирвином. Собственно, неплохо бы натравить дядю Ирвина на Бобьен. Он был бы достойным соперником, и я, как ни странно, сидя за столом, тупо глотая яичницу, почувствовал нечто вроде горячей привязанности к воплощению бородатого Пио. Я представил, как дядя размахивает пистолетом и кричит на Бобьен: «Племянник моей жены никогда не взял бы ваши тапки!»
Покончив с завтраком, я извинился, встал из-за стола, почти лишенный сил. Мысленно воображал дядю Ирвина своим защитником, который за меня рассердился бы, взял на себя мой гнев, но подлинной моей реакцией на ситуацию с Бобьен было желание проскочить мимо злости прямо в депрессию. Хотелось заползти в постель, завершить этот день и начать новый. Завтра.
– Увидимся позже, – сказал Тинкл, когда я поднялся.
– Конечно, увидимся, – подтвердил я, поблагодарив его взглядом за помощь.
Я захромал прочь, но Маррин поймал меня за рукав.
– Не расстраивайтесь из-за Сигрид, – сказал он. – Кто б ни стащил ее тапочки, наверняка сегодня поставит обратно под дверь, после чего все развеется. Идите пишите, забудьте про тапки.
– Хорошо, – кивнул я.
Вышел из столовой, поплелся к черной комнате за дневным пайком, собираясь весь день провести у себя. Пока не хочется общаться с сумасшедшими. Просплю до вечера, пропущу ужин, попотчую Дживса хорошей едой в городе.
В черной комнате сахар снова скакнул.
Там была Ава.
Отыскивала свою флягу между сорока с чем-то чужими. Поиски предназначенной мне еды подвели бы меня слишком близко. Я не чувствовал себя на это способным. Силы полностью подорвала атака со стороны Бобьен. Если подойти чересчур близко к Аве, голова моментально качнется на шее, как у парализованного, потерявшего контроль над мышцами. Поэтому надо либо ретироваться, поднявшись по черной лестнице к себе в комнату, что выглядело бы глупо, либо пройти прямо мимо нее, выйдя из особняка как бы на утреннюю прогулку. Выбрав последний маневр, я направился к двери. Ава с флягой в руках оглянулась:
– А мы не встречались. Ты новенький?
– Да, – сказал я, безошибочно чувствуя, что голова моя держится на очень тонкой карандашной резинке. Интересно, лишаются ли другие люди способности держать голову при перенапряжении нервной системы и сумасшедших выкрутасах сахара в крови?
Вблизи нос производил потрясающее впечатление – для меня слишком сильное. В носовом департаменте Шейлок выглядел бы рядом с ней куклой Барби. Полная грудь, едва умещавшаяся в ярко- желтом коротеньком топе, почти точно так же пронзала мне сердце, как тот самый нос, заняв второе место сразу после него.
Кроме того, на ней были тонкие шорты для бега, которые в других цивилизациях могли бы использоваться для перевязки мелких ран. Она только что совершила пробежку – я мельком увидел пропотевшие сексуальные волосатые пучки под мышками и сам залился потом. Полностью растекся грязной лужей.
Кроме того, глаза у нее были зеленые. Перед зелеными глазами устоять невозможно. С голубыми, карими, серыми, радужными глазами еще можно более или менее иметь дело. Но дайте кому-нибудь зеленые глаза, и он будет править миром.
– Меня зовут Ава Инноченцо, – представилась она.
Я был выше ее по меньшей мере на три дюйма, но казалось, она надо мной возвышается. Такое впечатление на меня производят высокие женщины. Возможно, женский рост и размер обуви измеряются в ином масштабе. Рост Авы составлял пять футов девять дюймов – по мужским меркам шесть и четыре.
– Алан Блэр, – представился я.
Она протянула руку, мы обменялись рукопожатиями. Пожатие у нее было крепкое, я на него также крепко ответил. Меня это утешило. В конце концов, контроль над мышцами не полностью утрачен. Прикосновение к ней как бы вдохнуло в меня жизнь. Голова перестала виснуть и качаться.
– У нас уже есть один Алан, – заметила она. – Тинкл.
– Да, с Тинклом я знаком.
Крепкое рукопожатие удалось, шея функционировала, а язык в интересной беседе тащился далеко позади. В драгоценные жизненные моменты, когда хочется проявить максимальное очарование, я особенно косноязычен и туп. Можно было б сказать что-нибудь остроумное насчет изобилия Аланов или обыграть фамилию Тинкл, сообщив, что я – Алан Тинкл-Тоус, из Англии, где многие фамилии пишутся через дефис.
– Чем занимаешься? – спросила она.
– Пишу. – Ничего больше выдавить не сумел. Впрочем, к черту милый диалог. Я почуял в себе страшную силу. Эта женщина как-то подействовала на химический состав моей крови. Мне хотелось на нее наброситься, ухватить за нос, как за дверную ручку, присосаться к груди. Я испытывал одновременно грубые и инфантильные желания. Чувствовал себя настоящим мужчиной.
– А я не умею писать. Правописание ни к черту.
– Очень жаль. – Я мысленно ее развернул, схватил за бедра, наехал сзади. Прежние диабетические катаклизмы сменились чрезмерным приливом тестостерона, вызывающего, как говорят, облысение. Некоторые в один миг седеют, а мои волосы целиком встали дыбом на голове под действием хлынувшего в организм мужского гормона. Либо они сейчас вырвутся с корнем, либо я дам промашку, как Тинкл.
– Да плевала я на правописание. Отослала заявку на грант со сплошными ошибками, и никто ничего не сказал. От художников не ждут грамотности.
Я стоял на грани катастрофической потери волос и публичного извержения, но сумел перевести эти внутренние силы в словесную бурю, тем более по сравнению с предыдущим скупым вкладом в беседу. И действительно обрел дар речи:
– Ну, у многих писателей тоже ужасное правописание. Говорят, Фицджеральд очень плохо писал… Интересно было б устроить состязания по орфографии между известными писателями, выставив напоказ недостатки… ПЕН-клуб[52] мог бы на этом деньги зарабатывать, помогать писателям, попавшим в тюрьму, хотя почти всем писателям в тюрьмах нравится, материала там много, поэтому, может быть, не захотят выходить… Жан Жене[53] лучшие вещи писал за решеткой. Конечно, тюремная жизнь ему нравилась и по другим причинам… Я бы не возражал против тюрьмы, только неприятно получать ножевые удары… Постойте секундочку, интересно, почему говорят «состязания по орфографии»? Вы, случайно, не знаете?
– Нет. Какая-то дикость. Почему состязания? Почему не экзамены?
Слушая, я отводил глаза от грудей, но они были такими полными, что я их видел не глядя, если вы меня понимаете. Воспринимал локатором. И конечно, невероятный нос находился прямо передо мной – правила поведения позволяли на него смотреть, – мне хотелось расплющить его поцелуями, запустив пальцы в густые волосы, намотав на кулак.
– Экзамен действительно правильнее, – согласился я, – зато состязание интереснее… Я бы неплохо выступил на состязании по орфографии, хотя предпочитаю британское правописание, только не решаюсь им пользоваться.
– Ты что, подрался? – спросила она, явно потеряв интерес к орфографии, разглядывая мои глаза и нос, почти сравнявшийся с ее носом, по крайней мере, в необычности.
– Подрался, – с гордостью подтвердил я, заметив вспышку уважения и любопытства в ее взгляде. Чувствовалось, ей нравится моя физиономия пещерного дикаря, и я быстро диагностировал, что она предпочитает брутальных мужчин. В конце концов, при таком впечатляющем физическом развитии одолеть ее может только пещерный мужчина. А я переживал подъем. Уже почти сравнялся с ней ростом. Я вырос! Вырос с презренных пяти футов четырех дюймов или около того почти до пяти с девятью. Если бы дорасти до естественных шести футов, можно было бы ей овладеть.
Понятно, это безнадежно при ее росте в шесть футов и четыре дюйма в мужских измерениях, но в подобных капризах теории я как-то не совсем разобрался. По-моему, вот что происходит: я сокращаюсь, а женщина увеличивается. Даже низенькие женщины кажутся мне высокими. Женщина ростом в пять футов
