мотор работал на всех восьми цилиндрах, а нога жала на педаль, я отбросил мысли о наших отношениях и сразу перешел к оглашению известий о событиях текущего дня.
– Крепитесь, Дживс.
– Слушаюсь, сэр.
– Как следует скрепились?
– Думаю, да, сэр.
Я сел на только что застеленную кровать, указав жестом Дживсу на стул за маленьким письменным столиком. Расположившись таким образом, приготовился дать ему полный отчет о случившемся.
– У меня новости, Дживс. В газетных заголовках.
– Очень хорошо, сэр.
Я сделал паузу для пущего эффекта и внушительно объявил:
– Я влюблен! Можно набрать крупным шрифтом. Разогнать в развертку на первой странице.
– Замечательное известие, сэр. Прелестно.
– Я чудесно себя чувствую, Дживс. Полон сил и прыти, как рассыпавшиеся бобы… Можно так сказать?
– Не знаю, сэр.
– А состязания по орфографии почему так называются?
– Прошу прощения, сэр. И на этот вопрос я не знаю ответа.
– Ничего страшного, Дживс. Фактически эти загадки меня не терзают, просто на миг озадачили.
– Вполне понятно, сэр… Если разрешите спросить, в кого вы влюблены?
– В Аву! Я о ней уже мельком упоминал. Женщина с фантастическим профилем.
– Вы уверены, что влюблены, сэр?
– Намекаете, будто это мимолетное увлечение?
– Возможно, сэр.
– Я обдумывал это, Дживс, – вполне может быть. Только влюбиться очень приятно. А самое многообещающее обстоятельство заключается в том, что я тоже ей, кажется, нравлюсь. По-моему, на этот раз роман не останется односторонним.
– Очень хорошо, сэр.
– Она оценила мой галстук, за что я должен вынести вам благодарность. Рад, что вы нынче утром вновь выбрали колибри. Она его пощупала. Женщина никогда так не сделает, если ее к вам не тянет. Она любовалась художественной работой, но на какой-то стадии ей, должно быть, захотелось ко мне прикоснуться, или она не испытывала такого отвращения, чтобы
– Очень рад, что выбор галстука с колибри оказался удовлетворительным, сэр.
– Более чем удовлетворительным! Этот галстук ее покорил… Знаете, Дживс, я вам вот что скажу – она не девушка-сон из моего сна о девушке, а некий фотографический негатив. Интересная мысль. Только сейчас пришла в голову, когда я ее высказал. Может быть, подсознание представляет собой нечто вроде негативного изображения или перевернутый телепатический отпечаток будущего… Понимаете, что я имею в виду, Дживс?
– Кажется, сэр, в определенной степени понимаю мысль, которую вы пытаетесь сформулировать.
– Я и сам не вполне понимаю, Дживс, но как-то верю. Я заметил, что таковы многие мои концепции; это несколько обескураживает. Не полностью продуманы. Видно, у меня не тот интеллект, чтоб до конца продумывать. Натыкаюсь на мысленную преграду.
– Вполне удачно справляетесь, сэр.
– Вы считаете, Дживс?
– Да, сэр.
– Спасибо… А как вам нравится имя Ава? Кроме того очевидного факта, что это палиндром.[55] Годится для роковой женщины?
– Ава очень милое имя, сэр.
– Она очень милая, соответствует своему имени, хотя выражается грубовато. Говорит, правописание у нее «ни к черту». Но мне нравится ее прозаичность.
– Очень хорошо, сэр.
Я повалился на спину на постель, Дживс покорно сидел за письменным столиком в восторженной позе. Я закрыл глаза, видя в воображении шоу Зигфелда,[56] в ходе которого сам держал Аву в объятиях, запустив пальцы в пышные волосы… но потом перед изображением прошла черная тень, словно мысленная кинопленка сгорела. Я сел.
– Есть еще один заголовок, Дживс.
– Да, сэр?
– Боюсь, из криминальной хроники. Та самая женщина, Сигрид Бобьен, обвинила меня в краже ее тапок. Устроила шумную сцену за завтраком. Опозорила перед всеми. Пыталась организовать линчевание. У меня сахар просто взбесился. Я чуть не ослеп от диабета.
– В высшей степени неприятно, сэр. Она заявила, будто вы ее тапочки взяли?
– Да… Кажется, остальные были на моей стороне, ее охарактеризовали как истеричку, видящую привидения. Но я не полностью оправдан. Наверняка после подобного обвинения все меня чуточку подозревают… А у меня небольшой провал в памяти на время затмения. Неужели я вчера вернулся сюда с парой женских тапочек, Дживс?
– Нет, сэр.
– Кому же это знать, как не вам.
– Да, сэр.
– У нас нет ни ножниц, ни какого-нибудь резака?
– Нет, сэр. Почему вы спрашиваете?
Я разъяснил Дживсу характер преступления – тапочки были вырезаны из бумаги; Бобьен каждый вечер оставляла настоящие перед дверью. Он слушал невозмутимо, однако заметил:
– Очень странно, сэр.
– Да, странно. Странно, что она оставляет тапочки перед дверью, и странно, что их кто-то взял. Я не упрекаю ее за расстройство, но она слишком сильно отреагировала. Готова была меня убить. Очень неприятно, когда тебя ненавидят, Дживс, особенно в таком положении, когда ее нельзя избегать. Я имею в виду, что это еще хуже, чем жить с дядей Ирвином. Он меня не слишком сильно любит, но фактически ненависти не питает. Я просто его раздражаю. А эта женщина ненавидит меня. Хотелось бы сосредоточиться на работе, на одержимой любви к Аве, не тревожась из-за Бобьен и проклятых украденных тапочек… Знаете, если мы поймаем вора, это обелит мое имя перед ней и перед всеми прочими.
– Это решительно доказало бы вашу невиновность, сэр.
– Представляете, как это сделать, Дживс?
– Что ж, нынче вечером, сэр, можно выставить ваши ботинки за дверь и попробовать подкараулить того, кто решится их взять.
– Великолепная мысль, Дживс!
– Благодарю вас, сэр.
– Но вы не считаете, что за дверь надо выставить шлепанцы? Может быть, вор охотится только за ними, а не за ботинками.
– Весьма разумное замечание, сэр.
– Возможно, это простой хулиган или истинный фетишист тапочек. Необходимо обезопаситься со всех сторон. Поэтому для надежности будем ловить на тапочки, предполагая, что это мужчина. Может быть, и женщина, хотя почти все общественно опасные типы – мужчины. Женщины в большинстве случаев вымещают раздражение на самих себе.
– Да, сэр.
Я задумался о поимке предполагаемого тапочного фетишиста, бессознательно поглаживая пальцем усы. Возникшее при этом довольно чувственное ощущение вновь привело меня к мысленному шоу Зигфелда, к кино, которое я начал крутить: с Авой в моих объятиях.
Взаимный поцелуй остается великой извечной загадкой. Как только я об этом задумаюсь, не вижу
