— прошептал он, — но видеть его разрубаемым на куски свыше моих сил.
— Что привело тебя сюда? — спросил Генрих. — Разве ты не знал, что заплатишь жизнью за свою смелость?
— Я хорошо понимал последствия моего поступка, — отвечал англичанин, — но желание оказать услугу другу заставило меня пренебречь опасностью.
— Какому другу, негодяй?
— Может быть, с моей стороны слишком самонадеянно называть его так, — отвечал Блунт, — но смерть сближает всех, а моя так близка, что меня можно избавить от некоторых формальностей. Я не сомневаюсь, что моя верность доставит мне достойное место в его памяти.
— Твоя верность кому? — спросил с нетерпением Генрих III. — Королю Наваррскому?
— Шевалье Кричтону, государь.
— Кричтону? — повторил Генрих вне себя от удивления. — Жуаез, — продолжал он, обращаясь к виконту, — этот шотландец обладает необъяснимым влиянием на всех. Каким волшебством достиг он этого?
— Волшебством своего характера и своих манер, государь, — отвечал Жуаез. — Видели ли вы у кого- нибудь такую пленительную улыбку, как у Кричтона, более вежливое и достойное обращение? Прибавьте к этому очарование благородного и геройского духа рыцарства, которым дышат все его слова и поступки, и вы познаете секрет волшебного влияния его на людей. То же самое было с Баярдом, Дюгекленом, Карлом Великим, Годеффруа Бульоном. Есть люди, для которых мы хотим жить, и есть люди, за которых мы готовы умереть. Кричтон из числа последних.
— Вы просто установили различие между дружбой и преданностью, мой милый, — сказал недовольно Генрих, снова обращаясь к Блунту. — Ты, верно, хотел передать шевалье Кричтону что-нибудь важное, — возобновил он расспросы, — если не мог дождаться конца турнира?
— Я хотел только сообщить шевалье Кричтону, — сказал беззаботно Блунт, что пакет, которому он придавал важное значение и который найден самым странным образом, ценой многих опасностей, так же странно потерян.
— И это все, что ты знаешь относительно этого пакета?
— Я знаю, что в нем было что-то роковое, государь. Всем, кто только его касался, он приносил несчастье. Он был потерян так же, как и приобретен — концом шпаги. Первому, кто его взял, он стоил удара кинжалом в грудь, второму — костра, а мне — топора. Пусть такие бедствия обрушатся на ту, в чьих руках находится он теперь!
— Ваше величество, может быть, желает расспросить его о том, что он знает о содержании этого пакета? — спросил Кричтон.
— Нисколько, — отвечал сурово Генрих III. — Мы знаем о ваших интригах и достаточно слышали, чтобы убедиться, что свидетельства этого изменника лишние. Эй! Ларшан, — сказал он, обращаясь к одному из офицеров своей свиты, — пусть этого человека отведут в Шатлэ и посадят в подземелье. Если он будет жив через неделю, то палач освободит его от дальнейших мук.
— Ваше милосердие безгранично, государь, — сказал с презрительной улыбкой Блунт.
— И пусть позаботятся о его собаке, — продолжал Генрих.
— Разве она не пойдет со мной? — спросил, вздрогнув, Блунт.
Он вдруг вырвался из рук державших его солдат и бросился к ногам короля.
— Я не прошу о помиловании, — вскричал он. — Я знаю, что осужден и осужден справедливо, но умоляю вас, ваше величество, не разлучайте меня с моим верным спутником.
Генрих был тронут. Блунт, сам не зная того, затронул его сердце.
— Ты, значит, очень любишь эту собаку?
— Больше жизни!
— Это хороший признак. Ты, должно быть, честен. Но мы, однако, не можем согласиться с твоей просьбой. Это бедное животное может только стонать над твоим трупом, и, я думаю, для тебя будет утешением узнать, что, переменив хозяина, твоя собака найдет другого, который будет ценить ее не менее тебя и лучше сумеет защитить ее. Ступай!
— Государь, моя собака — не придворный, — вскричал Блунт. — Она не будет служить другому хозяину. Сюда, Друид!
Этот призыв, сопровождавшийся резким и коротким свистом, немедленно вернул Друида к ногам англичанина. На шее собаки болтался обрывок веревки, она держала в зубах кусок кафтана солдата, пытавшегося удержать ее.
— Я знал, что никакая привязь не удержит тебя, мой храбрый товарищ, — сказал Блунт, лаская собаку, которая, в свою очередь, нежно лизала его руки. — Нам надо расстаться, старый друг.
Друид внимательно смотрел в лицо своему хозяину.
— Навсегда, — медленно произнес Блунт, — навсегда.
— Уведите его, — крикнул Генрих, — но берегите собаку. Мы дорожим этим благородным животным.
— Одну минуту, государь, и он ваш, — вскричал Блунт, на открытое и мужественное лицо которого легла мрачная тень. — Тяжело расстаться со старым другом. Эта собака, — продолжал он, едва сдерживая свое волнение, — не будет принимать пищу из чьих-либо рук, кроме моих, она не ответит ни на чей призыв, кроме моего. Я должен научить ее повиноваться новому хозяину. Вы найдете его очень покорным, когда я покончу с этим.
— Я сам буду о нем заботиться, — сказал Генрих, взволнованный этой сценой.
— Прощай, Друид! — прошептал Блунт. — А теперь, — прибавил он тихо, — ложись, ложись, старый товарищ.
Друид прилег на землю.
С быстротой молнии Блунт поставил ногу на спину животного, как бы желая раздавить его, и схватил обеими руками веревку, обвивавшую его шею. Друид не сопротивлялся, хотя видел это движение и понимал его значение.
Петля сжала его горло, и в одно мгновение судьба храброго животного была бы решена, если бы Кричтон не успел остановить руку англичанина.
— Стой! — прошептал он. — Я обещаю убить ее, если с тобой что-нибудь случится.
— Вы обещаете иногда более, чем можете исполнить, шевалье Кричтон, — сурово сказал Блунт. — Вы обещали избавить меня от любой опасности, которой я мог бы подвергнуться, исполняя ваши приказы. Теперь мою голову ожидает топор.
— Твое собственное безумие причиной всему этому, — отвечал Кричтон. — Отпусти собаку или я предоставлю тебя твоей судьбе.
Блунт нехотя выпустил из рук веревку.
— Где молитвенник, который я тебе дал? — спросил шотландец.
— Там, куда вы его положили, у меня на груди, где он останется, пока будет биться мое сердце.
— Слава Богу! — вскричал радостно Кричтон. — Отдай его тотчас же королю.
Кричтон отошел, а Блунт вынул из своего камзола маленькую книжку в богатом золоченом переплете.
— Государь! — сказал он, обращаясь к Генриху III, — эта книга, доверенная мне шевалье Кричтоном, выпала из пакета, о котором вы меня сейчас расспрашивали. Она была отдана мне, потому что мессир Флоран Кретьен отказался принять ее, узнав в ней католический молитвенник. Он, кажется, принадлежит вашему величеству, так как на переплете я вижу корону и королевские лилии Франции.
— А! Да это молитвенник нашей матери! — вскричал Генрих. — Де Гальд, дайте нам эту книгу.
— Ваше величество, берегитесь, — прошептал, бледнея, герцог Неверский. — Она может быть отравлена.
— Я первым открою эту книгу, если вы этого опасаетесь, государь, — сказал Кричтон.
— Мы нисколько не опасаемся, — отвечал король. — Эти страницы дышат святостью и благодатью, а не ядом. Но что это, Боже мой! — вскричал он, бросив взгляд на одну из страниц молитвенника, на которой виднелись какие-то странные знаки. — Мы, кажется, попали в змеиное гнездо!
— Что вы нашли там, государь? — спросил Жуаез.
