не хочет навлечь на себя наш гнев.
— Боже мой! — вскричал, кипя гневом, Жуаез. — Ваше величество милостивее к изменникам, чем к своим верным слугам.
— Подождите, дитя мое, — сказал Генрих с улыбкой. — Ваша преданность не будет забыта. Но пока мы запрещаем даже намекать на это дело. После банкета мы соберем совет, на котором будут присутствовать: ты, Сен-Люк, д'Эпернон, Кричтон и, мы надеемся, наш брат, король Наваррский. До тех пор смотрите за собой и обращайте внимание на ваши слова и поступки. Шевалье Кричтон, прошу вас на одно слово.
— Клянусь моим отцом-евангелистом, — заметил Сен-Люк, — я ничего не понимаю.
— И я тоже, — сказал д'Эпернон. — Генрих точно околдован. Он и хочет, и не хочет. Очевидно, он подозревает Невера, но не хочет обнаруживать своих подозрений.
— У него, без сомнения, есть причины быть осторожным, — заметил Жуаез. — Держу пари, что этот итальянец изменил своей партии и купил милость Генриха головами своих сообщников. Однако, я думаю, что вместо мирного состязания в ловкости при свете факелов у нас будет кровавая схватка на шпагах и алебардах. Тем лучше. Пусть погибнут Медичи и вся их шайка итальянских отравителей, попов и сводников. Если мы освободим Генриха от этого ярма, он, конечно, станет настоящим королем.
— А ты? — спросил, смеясь, д'Эпернон.
— Герцогом, может быть, — отвечал Жуаез. — А пока посмотрим на поединок двух опытных бойцов. Я надеюсь, что рога быка отомстят этой проклятой собаке за рану моей лошади.
— Нет, собака победит, держу пари на тысячу пистолей! — вскричал Сен-Люк.
— Принимаю это пари, — поспешно отвечал Жуаез.
— Взглянем прежде, в каком состоянии бульдог, — заметил д'Эпернон. — Он был, кажется, тяжело ранен одним из солдат.
— Это не помешает ему драться, — сказал Сен-Люк. — Эти собаки самые храбрые животные на свете, они дерутся до последнего издыхания.
С этими словами все трое направились к англичанину, у ног которого лежал Друид.
— Что думаете вы обо всем этом, Росни? — спросил Генрих Наваррский своего советника.
— Тут затевается какое-то вероломство, государь, — отвечал, нахмурив брови, барон, — Валуа или злодей, или дурак, а может быть, и то и другое.
— Ясно, что собирается буря, — заметил Бурбон, — но она пройдет над нашими головами, не причинив нам вреда. Может быть, она облегчит наше бегство.
— Да, это возможно, — сказал Росни.
В это время Генрих III беседовал с Кричтоном.
— Берегите этот молитвенник, — говорил он, продолжая свои наставления, — как вы сохранили бы письмо той, которую любите, как вы хранили бы прядь ее волос или очаровательный амулет. Мы скоро, может быть, спросим его у вас.
— Я буду беречь его, как честь той, которую я люблю, государь, — отвечал гордо Кричтон. — Его отнимут у меня только вместе с жизнью.
— Когда кончится бой быка с бульдогом, — продолжал Генрих, — выходите тайно из Лувра и ступайте в отель Невер. Вот наша печать. Вы покажете ее первому попавшемуся офицеру нашей гвардии, и вам будет придано столько солдат, сколько вам покажется нужным. Арестуйте принца Винченцо…
— Государь!
— Не прерывайте меня. Арестуйте его и велите перенести на носилках во дворец. Я дам распоряжение страже о том, что с ним делать. Исполнив наше поручение, приходите к нам на банкет.
— Государь, — сказал Кричтон, бросая на короля пылающий взгляд, — я буду повиноваться вам, что бы вы мне ни приказали. Но я хотел бы посоветовать вам принять совершенно противоположные меры. Мне нетрудно угадать ваши намерения, они недостойны внука Франциска I и сына Генриха II. Сорвите маску с изменников, и пусть они погибнут смертью, которую заслужили. Разрубите шпагой сети, которыми они вас хотят опутать. Но не прибегайте к этой вероломной политике, к измене против измены, где тот, кто выигрывает — теряет, или вы обнаружите, но будет уже поздно, что вы далеко не так посвящены в ее тайны, не настолько освоились с ее хитростями и уловками, как коварная королева, против которой вам придется бороться.
— Мы увидим, — отвечал с горечью Генрих. — Но теперь я требую от вас послушания, а не советов.
— Quidguid delirant reges… — крикнул Шико, незаметно проскользнувший к королю. — Я, более чем когда-либо, убежден в мудрости мудреца, сказавшего, что короли — дураки, а дураки — короли.
В эту минуту рев быка и рукоплескания зрителей возвестили о появлении на арене нового бойца.
БЫК
В прежние времена зверинец считался необходимой принадлежностью королевского двора. Начиная с царствования Карла V, на улице Фруаманто позади Лувра находилось здание, в котором помещались львы короля. Когда старый дворец королей Франции был частично разрушен и уступил место великолепному сооружению, воздвигнутому на его месте Пьером Леско и известному теперь под именем старого Лувра, зверинец, перенесенный в один из внутренних дворов, был значительно расширен Франциском I и старательно содержался его наследниками. Там в торжественных случаях происходил бой между дикими зверями, возрождавший в некоторой степени жестокость римского амфитеатра.
Бесчеловечный Карл IX, в котором, казалось, жила душа Нерона, часто ездил туда со своими фаворитами, чтобы удовлетворить свою ненасытную жажду крови. Там собирались блестящие толпы зрителей, и мужество рыцаря подвергалось тут жестокому испытанию, когда дама его сердца бросала на арену перчатку, желая, чтобы она была ей возвращена.
Подобный подвиг, связанный со столь необыкновенными испытаниями, послужил началом любви Кричтона и Маргариты Валуа.
Был назначен бой зверей. Схватка льва с единственным животным, осмеливающимся оспаривать его могущество, — тигром — окончилась поражением последнего. Царственный зверь, положив лапу на растерзанную грудь противника, яростно рычал, бросая вокруг себя вызывающие взгляды, как вдруг раздался серебристый смех Маргариты Валуа, и в ту же минуту ее вышитый платок упал к ногам мертвого тигра. Не из одних хорошеньких губ вырвались восклицания ужаса, когда вслед за этим на арене показался молодой человек, тогда еще совсем неизвестный. Для страшной встречи, ожидавшей его, у него был только кинжал и короткий испанский плащ, обернутый вокруг левой руки.
На незнакомце был богатый костюм из бархата и шелка, роскошные белокурые волосы развевались по плечам, еще более подчеркивая благородную и поэтическую красоту его лица.
Быстрым и смелым шагом подошел он к своему врагу, ожидавшему его с величавым спокойствием. Подойдя к зверю, он поставил ногу на платок и устремил твердый взгляд в пылающие глаза льва.
Мертвая тишина воцарилась вокруг, никто из зрителей не смел даже вздохнуть. Вдруг чей-то паж на галерее пронзительно вскрикнул и лишился чувств. Внимание всех было так поглощено сценой, происходившей на арене, что никто не обратил внимания на пажа, который упал навзничь. Лучше было бы для этого пажа, если бы он никогда не приходил в себя. Возбужденный криком, лев испустил рычание, потрясшее арену, и прыгнул на своего смелого противника. Но незнакомец избежал нападения. В ту минуту, когда бешеное животное бросилось на него, он отскочил в сторону и с невероятной силой и ловкостью глубоко вонзил свои кинжал в горло зверя. Однако рана не была смертельной. Яростно ударив себя хвостом по богам, лев снова бросился на врага. На этот раз молодой человек упал на землю, и в ту минуту, когда лев перелетал через него, он нанес ему второй, более верный удар.
Румянец, покинувший было щеки Маргариты Валуа, пылал ярче прежнего, когда спустя минуту молодой незнакомец явился к ней требовать так дорого купленную награду, Маргарита улыбнулась ему, как могут улыбаться только королевы (королевы, которые любят), и эта улыбка не показалась молодому
