– Так, а у воды-то что? Взгляни, Ланка. – Верка передала мне бинокль.
Река огибала замок сзади. На нашем берегу возвышались каменные строения, которые я лично посчитала склепами, о чем и сообщила подруге и сыну. Никакой деревни на другом берегу мы отсюда не видели.
Создавалось впечатление, что замок пустует: все окна были закрыты (по крайней мере, те, что над забором), нигде не мелькали человеческие фигуры, стояла тишина, как на кладбище.
«Хотя мы ведь в самом деле на кладбище», – тут же сказала я себе.
– Куда пойдем? – шепотом спросила Верка. Взглянув на нее, я поняла, что подружке, как и мне, стало не по себе.
– Предлагаю к реке, – ответила я также шепотом. – По лесу. Не будем лишний раз высовываться.
Верка кивнула и пошла первой. Я же взяла сумку из рук сына и на всякий случай извлекла из нее пистолет, чтобы чувствовать себя увереннее. Милиции-то все равно тут быть не должно, а в случае возможной встречи с амазонками, ходячими покойниками, упырями и вампирами пистолет может оказаться очень убедительным аргументом. Сашка достал для себя гранату. Верка остановилась, увидела, что мы вооружились, посокрушалась, что оставила «беретту» в машине, и, как и Сашка, взяла гранату.
До реки дошли без приключений. Берег с этой стороны был крутым, и купаться отсюда в любом случае было бы невозможно, хотя у Сашки это желание уже пропало. Я объявила, что купаться будем в озере на обратном пути. С другой же стороны берег был пологим и на некотором удалении, правее в самом деле стояли пять домов, еще более косых, чем мы видели в первой деревне. С нашей точки обзора мы не заметили в них признаков жизни. Вдоль другого берега реки шла грунтовая дорога – в обе стороны. Приложив бинокль к глазам, я рассмотрела в правой стороне деревянный мост. Примерно в пятистах метрах от последнего дома начинался лес. Грунтовая дорога шла и вдоль него, отделяя лес от реки.
– По идее, Витя имел в виду эту деревню, – сказала Верка.
Я же извлекла из кармана шорт оба плана и взглянула на них новыми глазами. Находясь на местности, было легче ориентироваться.
Теперь я не сомневалась, что план рисовал Витя. И он имел в виду совсем не деревню, стоявшую на другом берегу реки, а склепы, которые изобразил в виде домиков. Также становилось понятно, что кривые прямоугольники обозначали могильные плиты. Только почему две так истыканы точками?
Затем Витя шел по лесу, по полю, по лесу. Пространство, занятое лесом, показалось ему значительно большим, чем на самом деле (в пропорции к остальным территориям), потому что путь по нему занял больше времени. Или там просто было страшнее – а у страха глаза велики. Возможно, он всего не помнил или что-то перепуталось у него в сознании, значительно затуманенном алкоголем. Может, часть информации он передал своему умершему другу устно или давал какие-то пояснения, когда чертил. Но что он хотел сказать?
– Давайте склепы посмотрим, раз мы все равно тут, – шепотом предложил сын.
До самого первого с того места, где мы стояли, нужно было пройти метров двести.
– Предлагаю двигаться в траве, – сказала я, хотя можно было выбрать более прямой путь вдоль берега – но по открытой местности.
Сообщники кивнули, и Верка опять тронулась первой, значительно пригибаясь: она ведь на полголовы выше меня. Мы старались не наступать на покрытые мхом старые могильные плиты, чтобы не осквернять память давно умерших людей. Внезапно Верка затормозила. Я наткнулась на нее и чуть не упала.
Из травы прямо перед нашими носами возвышалась скульптура, которую можно было заметить только таким образом: на нее наткнувшись.
Это был ангел женского пола с крыльями. Женское лицо, выбитое из мрамора (а мы с Веркой обе решили, что это – мрамор, Сашка своего мнения высказать не мог, так как вообще его не имел), было удивительно красивым, молодым и нежным.
Не сговариваясь, мы опустились на корточки и принялись расчищать мох, которым поросла могильная плита, на которой и был установлен памятник.
– Похоже, тут нарос слой земли, – заметила Верка.
Я кивнула.
Наконец нам удалось расчистить часть надписи и мы поняли, что она сделана на неизвестном нам языке.
– Наверное, это раньше была финская территория, – высказала предположение я, глядя на надпись.
– И ведь дядя Витя наткнулся на старую финскую деревню… – напомнил Сашка. – А она расположена гораздо ближе к Питеру, чем кладбище. Мам, может, на обратном пути ее все-таки обследуем?
– Посмотрим.
– Но с другой стороны, той, что у дороги, – русские могилы, – сказала Верка. – Помните, что деревенские тетки говорили?
– Было старое финское кладбище, потом территория перешла к нам, и наши стали подхоранивать, – пожала плечами я. – Почему бы и нет? С этой стороны, у реки, – их могилы, там – наши. Наши просто не стали делать отдельное кладбище. Или, может, по центру или еще где-то шла какая-то линия раздела… Мы ее теперь никогда не найдем. Все поросло травой. И вы на склепы взгляните. Ведь явно не наши.
Внезапно со стороны замка донесся какой-то шум. Хотя мы и так говорили шепотом, тут вообще замерли на местах, превратившись в подобия памятников, и еще ниже пригнулись к земле.
– По-моему, ворота разъехались, – прошептала Верка.
Я кивнула и решилась выглянуть.
Увидела «хвост» «Скорой». После чего с тем же звуком ворота снова закрылись.
– Так… – медленно произнесла Верка.
– Мы идем в склеп или нет? – прошептал Сашка.
Снова приложив бинокль к глазам, я осмотрела эти древние сооружения, теперь расположенные совсем близко, и пришла к выводу: если уж влезать в какое-то из них, то следует лезть в третий с нашего краю – он был практически со всех сторон окружен высокой травой, и наше приближение к нему из замка в любом случае не заметят – даже если там и выставлено круглосуточное наблюдение. Хотя зачем им его устанавливать? Они же, наверное, не ожидают нападения на свою цитадель. И кому нападать?
– Вперед! – сказала я, подталкивая Верку.
– Давай ты веди, – предложила подруга. В критических ситуациях она всегда пропускает меня вперед. Правда, пока нам ничего не угрожало. Или Веркина интуиция ей что-то подсказывает? Мой старый добрый инстинкт самосохранения еще не начал работать.
Я стала прокладывать дорогу в траве, и вскоре мы оказались у двери склепа. Это была ржавая решетка, замок давно сломали, но склеп все равно закрывался: гораздо более новой проволокой, несколько раз пропущенной между прутьев решетки. Правда, и эта проволока уже успела заржаветь.
– Полезем или как? – прошептала Верка. Голос у подружки подрагивал.
– Полезем, – сказал Сашка и первым протянул руку, чтобы начать разматывать проволоку.
Вскоре мы были внутри, жалея лишь об одном: никто не подумал взять с собой перчатки. Однако как мы могли предположить, что они нам потребуются? Если бы мы планировали забираться в какой-то дом, где не следовало оставлять отпечатки пальцев, – это пришло бы в голову всем троим, но ведь мы ехали просто осмотреться. И искупаться. Правда, о купании теперь забыл даже Сашка.
Мы стояли в запыленном темном старом склепе, свет в который попадал лишь сквозь прутья решетки. У правой и левой стены имелись небольшие каменные скамеечки. Никаких старых венков, мусора, банок для цветов или их полива, лопаток, тяпок или чего-то подобного в склепе не было. Я чихнула. Потом чихнула Верка. Наверное, от пыли.
– Доставай фонарик, – прошептала я сыну, делая шаг к стене, в которую, по всей вероятности, в давние времена вмуровали три гроба. По крайней мере, я могла рассмотреть три плиты, закрывающие ниши.
Сашка быстро извлек фонарик из сумки, включил и направил луч на плиты. Надписи были сделаны на непонятном нам языке, вероятно, том же, что и на могильной плите снаружи.
– Ну-ка, ну-ка! – вдруг воскликнула Верка, направляясь к крайней слева.
Мы последовали за ней.
Эта плита оказалась невмурованной в стену, как две других, правая и центральная, что мы не заметили
