Что ж столь тяжкий сносить труд за столь малу плату Я имею и терять золотое время, Оставляя из дня в день злонравия семя Из сердца искоренять? Пропадут степени Пышны и сокровища, как за пусты тени Басенный пес опустил из зуб кусок мяса. Добродетель лучшая есть наша украса, Тишина ума при ней и своя мне воля Всего драгоценнее. Кому богатств доля Пала и славы, тех трех благ должен лишиться, Хоть бы крайней гибели и мог ущититься. Глупо из младенчества мы обыкли бояться Нищеты, презрения, и те всего мнятся Зла горчае; для того бежим мы в другую Крайность, а должно б в вещах знать меру прямую. Всяко, однако ж, предел свой дело имеет: Кто прейдет, кто не дойдет, подобно шалеет. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Можешь без скудости жить, богатств не имея Лишних и в тихом углу покоен седея; Можешь славу получить, хоть бы за собою Полк людей ты не водил, хоть бы пред тобою Народ шапки не снимал, хоть бы ты таскался Пеш и один бы слуга тебя лишь боялся. Мудрая малым прожить природа нас учит В довольстве, коль лакомство разум наш не мучит. Достать не трудно доход не велик и сходен С состоянием твоим; а потом, свободен От прихотной зависти, там остановися. Степеням блистающих имен не дивися И богатств больших; живи тих, ища, что честно, Что и тебе и другим пользует нелестно К нравов исправлению; слава твоя вечно Между добрыми людьми жить будет, конечно. Да хоть бы неведом дни скончал и по смерти Свету остался забыт; силен ты был стерти Зуб зависти, ни трудов твоих мзда пропала: Добрым быть собою мзда есть уже немала. Вот еще несколько мыслей; они почерпнуты из сатиры «О воспитании». Вы увидите, что Кантемир имел самые основательные понятия о сем важном предмете, и некоторые мысли его должны быть аксиомами для всякого воспитателя*.
Начало сатиры прекрасно. Это VII, писанная к князю Никите Юрьевичу Трубецкому.*Если придет мне в голову уверять ханжу, говорит сатирик, что он одним постом и молитвою не войдет в рай, то он,
Вспылав, ревность наградит мою сим ответом: «Напрасно, молокосос, суешься с советом». И дело он говорит. Еще я тридцатый Не видел возврат зимы, еще черноватый Ни один на голове волос не седеет, Мне ли в таком возрасте поправлять довлеет Седых, пожилых людей, кои чтут с очками И чуть три зуба сберечь могли за губами; Кои помнят мор в Москве и как сего года Дела Чигиринского сказуют похода? И в самом деле, как не быть тому совершенно умным, кто едва три зуба сберег за губами? Люди упрямы, продолжает сатирик: они уверены, что всякий, считающий себе за шестьдесят лет, потянет умом трех молодых, хотя известно, что рассудок не всегда ждет старости. Но мало ли подобных заблуждений? Один любит в поступках своих следовать предписаниям здравого ума; другой, напротив, не замечает своих ошибок; а третий, и замечая их, не умеет бороться с упрямою силою, и всякий в оправдание свое говорит, что природы одолеть невозможно.
Испытал ли истину он в том осторожно? Не знаю, Никита, друг; то одно я знаю, Что если я добрую, ленив, запускаю Землю свою, обрастет худою травою; Если прилежно вспашу, довольно покрою Навозом песчаную, жирнее уж станет, И довольный плод от ней тот труд мой достанет. Каково б от природы сердце нам ни пало, Есть, есть время некое, в кое злу немало Склонность уймем, буде всю истребить не можем, И утвердиться в добре доброму поможем. Время то суть первые младенчества лета. Чутко ухо, зорок глаз новый житель света Пялит; всяка вещь ему приметна, все, ново Будучи, все с жадностью сердце в нем готово Принять: что туды вскользнет, скоро вкоренится, Буде руки приложить повадка потщится; На веревке силою повадки танцуем. Петр Великий старался ввести в Россию воспитание: им заведены училища. Но полезному часто бывает предпочтено то, что ласкает лакомым чувствам.
Кучу к куче прикопить, дом построить пышной, Развести сад и завод, расчистить лес лишной, Детям уж богатое оставить наследство Печемся, потеем в том; каково ж их детство Проходит, редко на ум двум или трем всходит; И у кого не одна в безделках исходит
