Черного, лучшего в стаде барана ему посвятивши. Дав обещанье такое и сделав воззвание к мертвым, Сам я барана и овцу над ямой глубокой зарезал; Черная кровь полилася в нее, и слетелись толпою Души усопших, из темныя бездны Эреба поднявшись: Души невест, малоопытных юношей, опытных старцев, Дев молодых, о утрате недолгия жизни скорбящих, Бранных мужей, медноострым копьем пораженных смертельно В битве и брони, обрызганной кровью, еще не сложивших. Все они, вылетев вместе бесчисленным роем из ямы, Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным. Кликнув товарищей, им повелел я с овцы и с барана, Острой зарезанных медью, лежавших в крови перед нами, Кожу содрать и, огню их предавши, призвать громогласно Грозного бога Аида и страшную с ним Персефону. Сам же я меч обнажил изощренный и с ним перед ямой Сел, чтоб мешать приближаться безжизненным теням усопших К крови, пока мне ответа не даст вопрошенный Тиресий. Прежде других предо мною явилась душа Ельпенора; Бедный, еще не зарытый, лежал на земле путеносной. Не был он нами оплакан; ему не свершив погребенья, В доме Цирцеи его мы оставили: в путь мы спешили. Слезы я пролил, увидя его; состраданье мне душу проникло. Голос возвысив, я мертвому бросил крылатое слово: «Скоро же, друг Ельпенор, очутился ты в царстве Аида! Пеший проворнее был ты, чем мы в корабле быстроходном». Так я сказал; простонавши печально, мне так отвечал он: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей многославный, Демоном злым погублен я и силой вина несказанной; Крепко на кровле заснув, я забыл, что назад надлежало Прежде пойти, чтоб по лестнице с кровли высокой спуститься; Бросясь вперед, я упал и, затылком ударившись оземь, Кость изломал позвоночную; в область Аида мгновенно Дух отлетел мой. Тебя же любовью к отсутственным милым, Верной женою, отцом, воспитавшим тебя, и цветущим Сыном, тобой во младенческих летах оставленным дома, Ныне молю (мне известно, что, область Аида покинув, Ты в корабле возвратишься на остров Цирцеи) — о! вспомни, Вспомни тогда обо мне, Одиссей благородный, чтоб не был Там не оплаканный я и безгробный оставлен, чтоб гнева Мстящих богов на себя не навлек ты моею бедою. Бросивши труп мой со всеми моими доспехами в пламень, Холм гробовой надо мною насыпьте близ моря седого; В памятный знак же о гибели мужа для поздних потомков В землю на холме моем то весло водрузите, которым Некогда в жизни, ваш верный товарищ, я волны тревожил». Так говорил Ельпенор, и, ему отвечая, сказал я: «Все, злополучный, как требуешь, мною исполнено будет». Так мы, печально беседуя, друг подле друга сидели, Я, отгоняющий тени от крови мечом обнаженным, Он, говорящий со мною, товарища прежнего призрак. Вдруг подошло, я увидел, ко мне привиденье умершей Матери милой моей Антиклеи, рожденной великим Автоликоном, — ее меж живыми оставил я дома, В Трою отплыв. Я заплакал, печаль мне проникнула душу; Но и ее, сколь ни тяжко то было душе, не пустил я К крови: мне не дал ответа еще прорицатель Тиресий. Скоро предстал предо мной и Тиресия фивского образ; Был он с жезлом золотым, и меня он узнал и сказал мне: «Что, Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Что, злополучный, тебя побудило, покинув пределы Светлого дня, подойти к безотрадной обители мертвых? Но отслонися от ямы и к крови мечом не препятствуй Мне подойти, чтоб, напившися, мог я по правде пророчить». Так он сказал; отслоняся от ямы, я меч среброгвоздный Вдвинул в ножны; а Тиресий, напившися черныя крови, Слово ко мне обратил и сказал мне, по правде пророча: «Царь Одиссей, возвращения сладкого в дом свой ты жаждешь. Бог раздраженный его затруднит несказанно, понеже Гонит тебя колебатель земли Посейдон; ты жестоко Душу разгневал его ослеплением милого сына. Но, и ему вопреки, и беды повстречав, ты достигнуть Можешь отечества, если себя обуздаешь и буйных Спутников; с ними ты к острову знойной Тринакрии, бездну Темно-лазурного моря измерив, корабль приведешь свой; Тучных быков и волнистых баранов пасет там издавна Гелиос светлый, который все видит, все слышит, все знает. Будешь в Итаке, хотя и великие бедствия встретишь, Если воздержишься руку поднять на стада Гелиоса; Если же руку подымешь на них, то пророчу погибель Всем вам: тебе, кораблю и сопутникам; сам ты избегнешь Смерти, но бедственно в дом возвратишься, товарищей в море Всех потеряв, на чужом корабле, и не радость там встретишь: Буйных людей там найдешь ты, твое достоянье губящих, Мучащих дерзким своим сватовством Пенелопу, дарами Брачными ей докучая; ты им отомстишь. Но когда ты, Праведно мстя, женихов, захвативших насильственно дом твой, В нем умертвишь иль обманом, иль явного силой — покинув Царский свой дом и весло корабельное взявши, отправься Странствовать снова и странствуй, покуда людей не увидишь, Моря не знающих, пищи своей никогда не солящих, Также не зревших еще ни в волнах кораблей быстроходных, Пурпурногрудых, ни весел, носящих, как мощные крылья, Их по морям, — от меня же узнай несомнительный признак: Если дорогой ты путника встретишь и путник тот спросит: „Что за лопату несешь на блестящем плече, иноземец?“ — В землю весло водрузи — ты окончил свое роковое, Долгое странствие. Мощному там Посейдону принесши В жертву барана, быка и свиней оплодителя вепря,
