Очи мои ослепивший, чтоб после я горестней плакал; Смертному мужу подобных чудес совершать невозможно Собственным разумом: может лишь бог превращать во мгновенье Волей своей старика в молодого и юношу в старца; Был ты сначала старик, неопрятно одетый; теперь же Вижу, что свой ты богам, беспредельного неба владыкам». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Нет, Телемах, не чуждайся отца, возвращенного в дом свой; Также и бывшему чуду со мною не слишком дивися; К вам никакой уж другой Одиссей, говорю я, не будет, Кроме меня, претерпевшего в странствиях много и ныне Волей богов приведенного в землю отцов через двадцать Лет. А мое превращение было богини Афины, Мощной добычницы, дело; возможно ей все; превращен был Прежде я в старого нищего ею, потом в молодого, Крепкого мужа, носящего чистое платье на теле; Вечным богам, беспредельного неба владыкам, легко нас, Смертных людей, наделять и красой и лицом безобразным». Так он ответствовав, сел; Телемах в несказанном волненье Пламенно обнял отца благородного с громким рыданьем. В сердце тогда им обоим проникло желание плача: Подняли оба пронзительный вопль сокрушенья; как стонет Сокол иль крутокогтистый орел, у которых охотник Выкрал еще некрылатых птенцов из родного гнезда их, Так, заливаясь слезами, рыдали они и стонали Громко; и в плаче могло б их застать заходящее солнце, Если бы вдруг не спросил Телемах, обратись к Одиссею: «Как же, отец, на каком корабле ты, какою дорогой Прибыл в Итаку? Кто были твои корабельщики? В край наш (Это, конечно, я знаю и сам) не пешком же пришел ты». Сыну ответствовал так Одиссей, в испытаниях твердый: «Все я, мой сын, расскажу, ничего от тебя не скрывая; Славные гости морей феакийцы меня привезли к вам; Всех, кто их помощи просит, они по морям провожают. Спал я, когда мы достигли Итаки, и сонный был ими На берег вынесен (щедро меня, отпуская в дорогу, Золотом, медью и платьем богатым они одарили: Все то по воле бессмертных здесь спрятано в гроте глубоком). Прислан сюда я богиней Афиной затем, чтоб с тобою Вместе врагов истребление здесь на свободе устроить. Ты же теперь назови женихов и число их скажи мне; Должно, чтоб ведал я, кто, и откуда они, и как много Там их, дабы, все подробно обдумав рассудком и сердцем, Мы разрешили, возможно ль двоим, никого не призвавши В помощь, их всех одолеть, иль другие помощники нужны?» Кончил. Ему отвечая, сказал Телемах благородный: «Слышал я много, отец, о деяньях твоих многославных; Как ты разумен в совете, какой копьевержец могучий — Но о несбыточном мне ты теперь говоришь, невозможно Двум нам со всею толпой женихов многосильных бороться. Должен ты знать, что числом их не десять, не двадцать; гораздо Более; всех перечесть их тебе я могу по порядку; Слушай: пришло их с Дулихия острова к нам пятьдесят два, Знатны все родом они, шесть служителей с ними; с Закинфа Острова прибыло двадцать; а с темнолесистого Зама Двадцать четыре: все знатных отцов сыновья; напоследок К ним мы и двадцать должны из Итаки причесть, при которых Фемий, певец богоравный, глашатай Медонт и проворных Двое рабов, соблюдать за обедом порядок искусных. Если с такою толпою бороться одни мы замыслим, Будет нам мщение горько, возврат твой погибелен будет; Лучше подумай о том, не найдется ль помощник, который Мог бы за нас постоять, благосклонно подавши нам руку?» Сыну ответствовал так Одиссей, в испытаниях твердый: «Выслушай то, что скажу, и в уме сохрани, что услышишь: Если б Кронион-отец и Паллада великая были Наши помощники, стали ль тогда б мы приискивать новых?» Кончил. Ему отвечая, сказал Телемах богоравный: «Подлинно ты мне надежных помощников назвал; высоко, Правда, они в облаках обитают; но оба не нам лишь Смертным одним, но и вечным богам всемогуществом страшны». Сыну ответствовал так Одиссей, в испытаниях твердый: «Оба они не останутся долго от нас в отдаленье В час воздаянья, когда у меня с женихами в жилище Царском последний Ареев расчет смертоносный начнется. Завтра поутру, лишь только подымется Эос, ты в город Прямо пойдешь; там останься в толпе женихов многобуйных. Позже туда я приду с свинопасом Евмеем под видом Старого нищего в рубище бедном. Когда там ругаться Станут они надо мною в жилище моем, не давай ты Милому сердцу свободы, и что б ни терпел я, хотя бы За ногу вытащен был из палаты и выброшен в двери, Или хотя бы в меня чем швырнули — ты будь равнодушен. Можешь, конечно, сказать иногда (чтоб унять их буянство) Кроткое слово, тебя не послушают; будет напрасно Все: предназначенный день их погибели близко; терпенье! Слушай теперь, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Я в ту минуту, когда свой совет мне на сердце положит Втайне Афина, тебе головою кивну; то заметя, Все из палаты, какие ни есть там, доспехи Арея Вверх отнеси и оставь там, их кучею в угол сложивши; Если ж, приметив, что нет уж в палате там бывших оружий, Спросят о них женихи, ты тогда отвечай им: „В палате Дымно; уж сделались вовсе они не такие, какими Здесь их отец Одиссей, при отбытии в Трою, покинул: Ржавчиной все от огня и от копоти смрадной покрылись. Мне же и высшую в сердце влагает Зевес осторожность: Может меж вами от хмеля вражда загореться лихая; Кровью тогда сватовство и торжественный пир осквернится:
