В это воскресенье луч солнца позолотил Солсбери и собор Св.Марии. Сьюзэн и Фортунато вышли из родительского дома и на автобусе доехали до Солсбери. Они гуляли по пустынному городу, останавливались у витрин закрытых магазинов, и окружающая их меланхолия, в конечном счете, перешла на них самих. Держась за руки, они не знали, что сказать друг другу из опасения вместе прийти к неутешительным выводам. Они медленно шли по набережной Эйвона, и в воображении Фортунато возникала целая вереница таких вот бесцветных и безрадостных выходных. Вместе с тем ему вспоминались веселые выходные в Сан-Ремо. Они сели на скамейку, и Сьюзэн спросила по-итальянски:
– Ты разлюбил меня, Фортунато?
– О нет… но все это…
Широким жестом она обвела вокруг, указывая на окружавшую их природу.
– Разве это не так красиво?
– Да, красиво… Ма ке! Но ведь так невесело, правда?
– Ты хочешь вернуться обратно?
Он смотрел на землю, не решаясь заглянуть ей в глаза.
– Думаю, да. Я никогда не смогу привыкнуть ни к такой жизни, ни к этой погоде.
– Понимаю.
Он прижал ее к себе.
– Знаешь, я тебя люблю точно так же, как прежде… Возможно, даже еще больше, потому что смог лучше тебя узнать, но я не могу…
Вечером, когда Люси спросила, зайдет ли к ним Фортунато на следующий уик-энд, Сьюзэн ответила, что Фортунато никогда больше сюда не вернется, что он уезжает обратно, к солнцу, и совершенно в этом прав и что она, Сьюзэн,– самая несчастная девушка во всей Великобритании. Пока она заливалась горькими слезами, Генри Рэдсток набил свою трубку, раскурил ее и сказал:
– По-моему, Сьюзэн, если вы действительно так любите этого человека, вы не должны ему позволить покинуть вас.
В отчаянии она обернулась к отцу и спросила:
– Но что же я могу поделать, дедди?
– Уехать вместе с ним!
В последующие дни было немало вздохов, слез и сожалений. Энрико, который никак не мог привыкнуть к английскому образу жизни, но при этом больше собственной жизни любил Мери Джейн, предложил ей вместе умереть. Она бросилась за утешением к Тэсс, но и та ходила словно в воду опущенная с тех пор, как Пьетро объявил о своем отъезде. Приобретением билетов на самолет занялась Сьюзэн. Проходя всего лишь стажировку в полиции, девушки никогда не носили униформу, помимо часов их службы. В аэропорту сердца троих парней сжались от неизбежности: они прибыли сюда вовсе не для того, чтобы сказать 'до скорого свидания'. Девушек нигде не было. Энрико сказал:
– Они побоялись, что не смогут выдержать расставания. Даже не знаю, как смогу это вынести, пока мы не прилетим.
В самолете, заняв свои места, они никак не могли понять, почему Сьюзэн приобрела билеты так, что они сидели не рядом, а один за другим. За одну-две минуты до окончания посадки в салон вошли три англичанки и спокойно заняли места рядом со своими женихами. Еще не веря в неожиданное счастье, Фортунато спросил:
– Что это значит, Сьюзэн?
– Сейчас объясню, дарлинг. В Великобритании настолько трудно найти себе мужа, что, когда девушке удается подыскать себе подходящего парня, она ни за что его не упустит, даже если для этого ей приходится следовать за ним в Италию и отказаться от службы короне.
Дэвид Тетбери проснулся рано утром и подошел к окну. Шел мелкий дождь, а западный ветер гнал по серому небу темные облака. Тетбери потер руки. День обещал быть прекрасным, а из-за этой погоды чай и пирожные, которые приготовит дорогая Гарриет, будут еще вкуснее. Он растопил камин, прокашлялся, шмыгнул несколько раз носом и протер себе глаза. Все было просто великолепно.
Приближался знаменательный день, когда Рэдстоки должны были опять отправиться в Сан-Ремо на свадьбу дочери. В Лондоне к ним должны были присоединиться миссис Мачелни и миссис Джиллингхем. Мистера Джиллингхема не отпустили с работы, и он попросил Генри быть посаженым отцом на всех трех свадьбах. Генри ел яичницу с ветчиной, а сидевшая напротив Люси довольствовалась бутербродами, что она делала с того самого дня, как увидела великолепные женские фигуры на пляже в Сан-Ремо. Рэдсток сказал:
– На улице дождь… – И недовольно добавил,-… как обычно.
– Что с вами, Генри?– удивленно спросила Люси.– Неужели английская погода вам больше не нравится?
– А вы знаете, дорогая, как прекрасно вы выглядели в купальнике на пляже в Сан-Ремо? Солнце придало вам молодости!
– Прошу вас, Генри, не говорите таких глупостей; вы заставляете меня краснеть!
– Я искренне говорю с вами, Люси. К сожалению, в этой проклятой стране у вас никогда не будет повода опять надеть купальник.
– Увы, нет!– почти что простонала она.
Рэдсток проглотил три бутерброда, но, когда Люси поставила перед ним тарелку с порриджем, он отодвинул ее на глазах у удивленной жены и проворчал:
– Никогда бы не moг поверить, что целых шестьдесят лет ел по утрам такую гадость!
И тогда Люси Рэдсток поняла, что наступило время перемен. Она фазу же внесла необходимые поправки в свое поведение.
– Генри, я безумно рада оттого, что мы возвращаемся в Сан-Ремо, но мне ужасно трудно думать о том, что после свадьбы нам придется покинуть Италию и нашу единственную дочь и возвращаться Бог знает куда. Увы, мы не так уж молоды, дорогой!
Рэдсток взял жену за руку.
– Откровенно говоря, Люси, у нас нет необходимости возвращаться сюда.
От такой прекрасной перспективы волна счастья целиком захватила Люси. Она встала и поцеловала Генри так, как еще ни разу не целовала его со времени их свадьбы. С величайшей радостью и спокойствием души, словно обретя вторую молодость, мистер и миссис Рэдсток совершили предательство по отношению к Англии!
Как и подобает верным друзьям, Дэвид и Гарриет Тетбери стояли на перроне до тех пор, пока огни последнего вагона лондонского поезда, уносившего в дальние края Рэдстоков, не растаяли в тумане. Они покинули здание вокзала, и Тетбери отметил с каким-то мрачным удовольствием, что скоро из-за тумана невозможно будет разглядеть противоположную сторону улицы. Он взял жену под руку и, вдохнув полные легкие сырого промозглого воздуха, заявил:
– Дорогая, это и есть самая лучшая погода для настоящих людей! Кажется, Рэдстоки не совсем это понимают. Разве может быть где-то лучше, чем в нашей доброй старой Англии, Гарриет?
Миссис Тетбери смогла ответить ему лишь кивком головы, потому что нос у нее распух, а из глаз текли слезы, что предвещало начало седьмого по счету насморка в этом году.
Примечания
1
