Расследование по-итальянски

– А чего бы вам хотелось, синьор? В холодильнике – только кока-кола и фруктовые соки.

Тарчинини сморщился.

– Неудивительно, что им не хватает воображения! А ты не мог бы раздобыть бутылочку «Кьянти»?

– Если выяснится, что я принес в этот дом вино, меня вышвырнут за дверь!

Отец Джульетты вздохнул.

– Ну что ж, ладно, придется потерпеть… Позови ко мне дочь. Я подожду здесь.

Через несколько минут появилась Джульетта.

– Ты хотел меня видеть, папа?

– Да… Ты свободен, Анджело, но не уходи далеко.

– Я буду в буфетной.

– Ты что, не рада меня видеть? – осведомился Ромео, как только метрдотель исчез.

– Это потому, что я очень сержусь на тебя!

– На меня? Ma que! А что плохого я тебе сделал?

– Ты ужасно поступил с Сайрусом!

– Вот еще новости!

– Он рассказал мне, как ты, видимо, желая поразить публику, кривлялся у трупа Джереми Паркера! Да, и ты выставил посмешищем не только себя, но и моего мужа!

Потрясенный Тарчинини, не говоря ни слова, смотрел на дочь. Необычное молчание настолько смутило Джульетту, что все ее дурное настроение улетучилось.

– Что с тобой, папа?

– Ты перестала быть одной из нас, верно, детка? – тихо, дрожащим от волнения голосом проговорил Тарчинини.

– Почему ты так говоришь?

– Останься ты прежней – вспомнила бы, как верила в меня, восхищалась мной и понимала то, что теперь называешь кривляньем… В Вероне моя Джульетта восторгалась всем, что делает ее папа, потому что привыкла доверять ему, с тех пор как начала соображать…

– Но Сайрус сказал мне…

– Молчи, девочка… Бог свидетель, я ничего так не хотел, как твоего возвращения в Верону. А теперь я прошу тебя остаться в Бостоне… не возвращайся к нам…

– Почему?

– Потому что в Вероне нет места тем, кто лишен воображения, тем, кто верит только в статистику, тем, кто утверждает, будто Ромео и Джульетты никогда не было на свете… Не возвращайся, дочка, потому что твоей матери необходимо верить в меня до конца, иначе у нее не хватит мужества терпеть мое присутствие и воспитывать малышей… Только теперь я понял, что тебя похитили безвозвратно, а этот Сайрус – настоящий злодей!

– Папа!

– Забрать у отца дочь, которая ему дороже жизни, – это уже преступление! Ma que! Но отнять у девочки родину – еще хуже! Это очень дурной поступок… а?

– Бедный мой старый папа…

– Уходи… дай мне спокойно пережить свою печаль…

Разумеется, они, мешая слезы, упали в объятия друг друга, и Ромео понял, что его Джульетта навсегда останется прежней.

* * *

Устав от тяжкого, хотя и обожаемого им бушевания страстей, Тарчинини решил часок отдохнуть и заодно написать жене.

«Garissima mia,

Я уже собирался ехать домой – совсем зачах без тебя. Их Бостон не идет ни в какое сравнение с нашей Вероной, и потом, у них тут калькуляторы вместо сердца. Не стану скрывать, моя голубка, наша дочь, по-моему, уже заразилась этой болезнью. Джульетте надо как можно скорее вернуться домой, иначе мне придется ее проклясть, а ты ведь знаешь, светоч моих очей, это разобьет мне сердце, я высохну, как скелет, и ты скоро станешь вдовой. Мысль об этом отнюдь не доставляет мне удовольствия, ибо без тебя, моя горлица, я не хочу даже в рай. Не говоря о том, что, как только я исчезну, наверняка налетят тучи воздыхателей, жаждущих занять мое место, а я оттуда, сверху, увидев тебя в объятиях другого, не выдержу и спущусь хотя бы только затем, чтобы пристыдить!

Послезавтра я уже думал сесть в самолет, но, представь себе, тут убили хорошо известного в высшем свете банкира, и полицейские в полной растерянности. Ну и, конечно, все они валялись у меня в ногах (моя репутация хорошо известна) и умоляли помочь. Ради зятя и чести Италии (ибо она – наша Мать, и тут затронута национальная гордость) я не смог отказаться. Как только я найду им преступника и докажу, что по сравнению с нами американцы дети малые, сразу помчусь в аэропорт – слишком соскучился по тебе и детишкам.

Твой Ромео любит тебя больше жизни и хранит верность, несмотря на то, что тут его окружают женщины-вамп и кинозвезды – ни одна из них и в подметки тебе не годится.

Ромео Тарчинини.

P.S. Представляешь, они не в состоянии раздобыть для меня ни капельки «Кьянти»! Похоже, здесь вообще не знают ничего, кроме кока-колы и фруктовых соков. Одно это покажет тебе, как горячо я жажду поскорее вернуться в Верону.»

Самым восхитительным в отце Джульетты – что ни в письмах, ни в речах он никогда не был вполне искренен, но и, по сути дела, не лгал. Ромео просто принимал желаемое за действительное. Мир и людей он видел такими, как ему хотелось, и добродушная толстая матрона, которая там, на виа Пьетра, нянчила бамбини, со слезами на глазах читая письма Ромео, в глубине души отлично знала, что не все в них, мягко говоря, соответствует истине. Но синьору Тарчинини это нисколько не волновало. Для нее имели значение только слова, а потому, несмотря на свой внушительный вес и расползшуюся фигуру, Джульетта не удивлялась, что может не только соперничать с американскими звездами, но и победить. Она любила в муже это удивительное умение вдохновенно лгать, не обманывая, недоступное людям, живущим вдалеке от жаркого солнца.

* * *

Тарчинини вызвал дворецкого.

– Анджело, я обращаюсь к твоим патриотическим чувствам, то есть, разумеется, к тем, что связывают тебя с нашей общей матерью – Италией. Ты должен помочь мне проучить этих американцев, вообразивших, будто они умнее всех на свете. Если ты согласен, то ближайшие несколько дней проведешь со мной неотлучно, ибо на зятя я, увы, положиться не могу, у него чисто американский угол зрения. Сайрус все еще свято верует, что дважды два – непременно четыре, а моя дочь (в этом, Анджело, я признаюсь тебе с особой болью), слишком влюблена в мужа. Джульетта не в состоянии судить здраво и разобраться, что, несмотря на все его титулы и книги, я стою в десять раз больше.

– Я в вашем полном распоряжении, синьор.

– Ладно, для начала позвони мисс Паркер и спроси, может ли она меня принять.

Слуга, выполнив просьбу, сообщил Ромео, что мисс Паркер не расположена принимать кого бы то ни было, но для тестя Сайруса Лекока готова сделать исключение, хотя не вполне понимает, зачем ему понадобилась эта встреча.

Тарчинини гордо выпятил грудь.

– Пусть не беспокоится, я все объясню. В путь, Анджело.

* * *