Через несколько дней, возвращаясь из Кажарка и проезжая через Блонзат, комиссар вспомнил о Мартине Пьюбран. Недолго думая, он добрался до замка и, остановив машину перед изящной решеткой восемнадцатого века, как ни в чем не бывало вошел в парк. Он уже подходил к крыльцу, когда из-за деревьев возникла Мартина.
– Так это же комиссар Невик! Вы что, арестовать кого хотите?
– Пока нет, мадемуазель. Я возвращался из Кажарка и, проезжая через Блонзат, решил зайти узнать, как у вас дела.
– Как это мило.
– Чем вы так раздражены?
– Да тем, что все против меня и вы тоже.
– Какая глупость.
– Как же, дядюшке удалось представить меня сумасшедшей, не правда ли? И вы ему поверили, потому что так проще!
Тьерри молча развернулся. Мартина побежала за ним.
– Простите меня, но мне так… так страшно Я всех ненавижу.
– Вам нужно показаться хорошему врачу.
Она пристально на него посмотрела.
– Это все, что вы можете мне сказать… Хорошо, не будем больше об этом. Но когда вам сообщат, что со мной произошел несчастный случай, предупреждаю, речь будет идти об убийстве. Может, это откроет вам глаза. Прощайте, комиссар!
Невик смотрел ей вслед. Она была красива, и ему хотелось бы стать ее другом. Он подумал, что если с ней что-нибудь случится, то он никогда себе этого не простит.
Он садился в машину, когда его окликнул грубый голос.
– Вы кто будете? Я вас не знаю, кажется.
Тьерри обернулся и увидел большую лошадь, на ней сидела худая, с угловатым лицом женщина. Из- под странного вида шляпы пучками торчали грязно-седые волосы. Было бы трудно не узнать Олимпию Пьезат.
– Комиссар Невик.
– Так это вам моя племянница наговорила разной чепухи?
– Называйте это так, если вам угодно.
– А я смотрю, она успела вам понравиться.
– Извините, мадам.
– Мадемуазель! Да ладно, не сердитесь, мне лично совсем неохота злиться, я ведь выиграла кучу денег.
– Простите?
Она спустилась с лошади и взяла его под руку.
– На скачках в прошлое воскресенье! Что скажете?
– Да…
– Вижу, господин комиссар в шоке! Заметьте, я все пристойно обставила. За меня играл знакомый из соседней деревни. Что угодно, а приличия я соблюдаю.
– Я вас уверяю, мадемуазель…
– Та, та, та! Известно, вы меня принимаете за старую идиотку. А что вы хотите: ни мужа, ни детей. Остаются лошади. Кстати, вы женаты?
– Да.
– Тогда вам не понять.
– Вот уже десять лет моя жена больна.
– А? Ну а чем вы живете?
– Любовью к жене и еще работой.
Олимпия Пьезат помолчала.
– А знаете, вы мне нравитесь. А зачем к нам пожаловали?
– Повидать мадемуазель Пьюбран.
– Это еще зачем?
– Ее история меня заинтриговала.
– Подумаешь, истеричка.
– К сожалению, я в этом не уверен.
– Почему?
– Не знаю.
– Я, разлюбезнейший господин, не имею привычки разглагольствовать о семейных делах с посторонними. Но вы мне очень даже симпатичны, к тому же вы полицейский. И было бы печально думать, что вы питаетесь ложными идеями. Поверьте, здесь все очень любят Мартину, в особенности я.
Голос ее потеплел.
– Она дочь моей младшей сестры, Веренис. Но для меня – как мой собственный ребенок. Я так мечтала иметь детей… только (она снова приняла насмешливый и циничный тон), лучше уж я сама в этом признаюсь… Ведь всегда найдется «добрая душа», которая посчитает своим долгом вас проинформировать. Моя сестра Веренис была немного тронутая. Она умерла в родах. Впрочем, в этой семье женщины долго не выдерживают. За Веренис последовала Натали, жена Роберта Кесси. У Софи же, спутницы Марка, всегда такой вид, будто все грехи человечества тяготят ее плечи. Что же до Мартины, то она, я боюсь, унаследовала от матери некоторую слабость головы. Вам, наверное, покажется смешным то, что я так говорю о девушке, у которой блестящие успехи в учебе. Но ведь это особая форма ума. К тому же Мартина еще не была больна, когда окончила университет. Это уже по возвращении…
– Вы того же мнения, что и доктор Пьюбран?
– Правда? Я и не знала.
– Любопытно… Вы что, никогда не говорите о Мартине?
– Конечно нет. Нужно признать, здесь у каждого свои заботы, и о ближнем мало кто печется.
– Это безразличие как-то не вяжется с вашей любовью к племяннице.
– Дорогой комиссар, не надо только мне ловушку ставить. Я же не Екатерина Медичи.
– Уверяю, я не собираюсь вас ни в чем упрекать.
– Будет сказки рассказывать. А вы случайно не влюбились в Мартину?
– Мадемуазель!
– Тем лучше, в противном случае мне вас жаль.
– Можно узнать почему?
– Потому, что она все время врет. Или сочиняет. Напридумывает разных историй. Да так хорошо придумает, что начинает сама в них верить. Смотрите сами: в ночь, когда это все случилось, мы мирно гуляли по старому городу. Мартина призналась: «Мне было бы так страшно, если бы я была одна». И через несколько секунд вдруг убежала. Так вы с ней и познакомились.
– Мадемуазель Пьезат, вы считаете нормальным, что человек, который жил среди дикой природы и общался с аборигенами, может до смерти испугаться ночных улиц французской провинции?
– Нет, не считаю. Если, конечно, он не страдает навязчивыми идеями, или попросту сумасшедший.
– Безусловно.
– Ваше «безусловно» звучит как-то не очень убедительно. Я ошибаюсь?
– Нет.
– Что же вас так расстраивает, господин комиссар?
– Вы действительно хотите знать мое мнение?
– Прошу вас.
– Ну хорошо, скажу коротко. В этой истории абсолютно все мне кажется неправдой.
– Что вы подразумеваете под «все»?
– Это внезапное душевное расстройство, приписываемое вашей племяннице, какой-то непонятный страх, псевдоотеческие укоры доктора Пьюбрана…
