Свести с ума Мартину

Шарль Эксбрайя Свести с ума Мартину

ГЛАВА I

1

Каждый вечер, следуя шесть лет назад установившемуся ритуалу, без лишних предосторожностей он вставлял ключ в замочную скважину. Он знал, что она не спит и что она не будет спать, пока не увидит его. Он вошел в коридор и громко окликнул:

– Алиса?

– Да, милый!

Он снял шляпу, пальто, ботинки, надел тапочки и прошел в комнату, где Алиса, его жена, проводила двадцать четыре часа в сутки. При виде мужа она счастливо улыбнулась. Он же склонился над кроватью и поцеловал женщину, которую не переставал любить и с которой был связан лишь им одним понятной связью.

В сорок восемь лет у Алисы Невик было тело подростка. Она страдала тяжелой болезнью сердца, и кровать ей могла заменить только инвалидная коляска. Несчастье случилось, когда ей исполнилось тридцать пять. Она сопротивлялась недугу с ошеломляющим мужеством; трудно было представить, что это тоненькое хрупкое существо таило в себе столько жизненной энергии. Муж изо всех сил поддерживал ее в этой борьбе, и когда вынужден был признать поражение, смирился с ним. Она, невыносимо ослабевшая, почувствовала, что нужна Тьерри, согласилась жить ради него.

Эта разделенная и непреходящая нежность возникла из детской влюбленности. Семьи Алисы и Тьерри каждое лето отдыхали на Шарантенском пляже. Из года в год дети играли вместе, и постепенно привязанность уступила место любви. Когда они поженились, оба понимали, что по-другому и быть не могло.

Тьерри поступил на службу в полицию и повсюду возил с собой молодую жену. Болезнь настигла их в тот момент, когда он был назначен в Каор. Таким образом, город Клемана Маро[1] стал концом их путешествия и концом его служебной карьеры. Алисе нравилось в Каоре, и он отказался оттуда уезжать, удовольствовавшись местом дивизионного полицейского. Родители оставили им достаточно денег, чтобы уберечь их от финансовых трудностей. Более того, они имели возможность жить так, как им нравилось. Они купили красивую квартиру на набережной Регур. Из кровати Алиса могла наблюдать успокаивающее течение Лота и то, как времена года меняют краски загораживающих горизонт холмов. Он тоже привязался к этому городку, в котором жители казались счастливыми; заинтересовался самым известным из рожденных этой землей людей – Клеманом Маро и испытывал к нему подобие дружеской привязанности, растущей по мере того, как развивалось его творчество.

Наконец, он смог завязать крепкую дружбу с семьей Эскорбьяк, которая держала ресторанчик «Таверна» в конце улицы Дельпеш, в нескольких шагах от комиссариата.

Физическая неполноценность Алисы вынуждала чету вести несколько своеобразное существование. Утром, перед уходом на работу, Тьерри приносил в спальню жены завтрак и не покидал ее до девяти часов, когда появлялась старая медсестра мадам Клеманс, ухаживающая за больной. В полдень он снова приходил к Алисе и с удовольствием готовил легкий обед, который жена заставляла себя с ним разделить. В три часа, когда возвращалась сиделка, он опять уходил и работал допоздна. Потом, в половине девятого, ужинал в «Таверне», где выслушивал рассуждения своего друга Пьера Эскорбьяка о предмете его страсти – гастрономии. К десяти – половине одиннадцатого шел домой. Закрывая за собой дверь, он произносил:

– Алиса!

Каждый раз, выйдя из «Таверны», перед тем как идти ночевать домой, он не упускал возможности забежать на работу, где его подчиненные, хорошо зная о его странностях, могли оставить ему записку. В этот вечер, вернувшись раньше обычного, он, прислонившись к окну, слушал живое дыхание города. За исключением нескольких охранников, в административном здании никого не было. Было тихо, но тишина продлилась недолго. Отрывистый стук женских каблуков оторвал полицейского от размышлений. Он увидел женщину, бегущую по улице Дельпеш, услышал ее прерывистое дыхание. Ему показалось, что она достаточно молода и хорошо сложена. Он улыбнулся при мысли, что она спешит к любимому. Ей должно казаться, что будущее принадлежит ей, потом, что она любит и любима. И она не сомневается… Он бы тоже не сомневался. Потом, сидя за письменным столом, он забавлялся, представляя, что эта прекрасная девушка торопится к нему. И от этого прелестного предположения на память ему пришла песенка Маро:

Меня любит та, что краше,
Что милее всех на свете.
Мы беспечны с ней, как дети.
Несмотря на зависть даже.
И, клянусь, нас не разлучат
Ни прошедшие года.
Ни огонь и ни вода.

Он продолжал напевать начало этой маленькой поэмы, когда услышал за дверью шум борьбы. Он поспешно встал, желая узнать, что бы это могло значить. В этот момент дверь резко распахнулась перед молодой женщиной, казавшейся вне себя, в которой Тьерри узнал незнакомку с улицы. Видимо, караульный Ланглуа не смог ее задержать. Тьерри, не выносивший ни малейшего нарушения порядка, резко спросил:

– В чем дело, Ланглуа?

– Господин комиссар, я не…

Незнакомка прервала объяснение жандарма:

– Это вы комиссар?

– Имею честь, мадам.

– В таком случае вы обязаны мне помочь. Вы должны их заставить прекратить эту жестокую игру. Они хотят сделать из меня сумасшедшую.

Невик сухо приказал:

– Успокойтесь, мадам, и садитесь. Вы свободны, Ланглуа, только не уходите далеко. – Жандарм удалился, покручивая пальцем у виска, желая показать, что считает посетительницу душевнобольной, и в его взгляде можно было прочесть готовность прийти на помощь в любую минуту.

– Господин комиссар, вы должны…

– Минуточку, мадам.

– Мадемуазель.

– Пусть будет мадемуазель. Но прежде чем вас выслушать, я хотел бы знать, с кем имею дело.

– Мартина Пьюбран.

– Вы имеете какое-нибудь отношение к Пьюбранам из Блонзата?

– Я дочь Жюльбера Пьюбрана, умершего шесть месяцев назад.