да и едят совсем немножко, вот и умирают, от чего придется. Даже от сильного холода или жары… А живут они высоко в горах, среди скал, и люди, что видели, как их гривы развеваются на ветру, рассказывают, что гривы эти скорее серебряные, чем белые. Говорят, чудо как красиво.
Секо поведала мне все это без всяких явных эмоций. Травоядные львы, умирающие от жары? В жизни не слыхивал ничего подобного. Я совершенно не представлял себе, что ответить. Секо взглянула мне прямо в лицо и добавила:
— Иногда вы, ребята, чем-то мне напоминаете серебряных львов.
Я смутился. «Ребята» — это кто же? Она что — имеет в виду меня, Кона, Какие и Кашибе? Я не знал, что сказать.
Секо залпом допила остаток своего чая с ромом (наверное, уже давно холодного как лед) и вылила другую чашку в горшок с растением.
— Древо Кона любит чай с одним кусочком сахара и половиной чайной ложечки рома, — сообщила она.
Следующим утром Секо ушла из дома часов в десять, а я поставил на небольшую громкость диск Баха и немедленно принялся за уборку. Отдраил ванную, до блеска протер каждую кафелинку, вытер по всей квартире пыль — от пола до потолка. Пропылесосил полы, потом тщательно вымыл шваброй. Как раз задумался, стоит ли браться еще и за мытье окон, как зазвонил телефон. Это был мой отец. Он сказал, что звонит со станции метро.
— Ты не против, если я заеду? Я ненадолго… Да нет, все нормально, я уже поел… Что, ты еще нет? Да сейчас уже половина третьего…
— Мама с тобой?
— Нет, я один. А Секо дома?
— Ушла. Почему ты не предупредил, что зайдешь? Мы бы точно оба были дома.
— Ох, да не стоит устраивать такой шум из-за моего прихода! — Он неловко рассмеялся.
Не успел я положить трубку — вернулась Секо.
— Вот, это тебе в подарок. — Она протянула мне целлофановый пакет. В пакете плавала золотая рыбка. Судя по всему, возле дома Мидзухо случилось что-то типа распродажи бонсай, и там, среди прочего, оказался ларек с золотыми рыбками.
— Бог ты мой, с ума можно сойти!
В последнее время Секо, похоже, всерьез увлеклась животным миром. Из кармана очередной юбки она извлекла пакетик с рыбьим кормом и положила на стол.
— Отец звонил, сказал — сейчас зайдет в гости, — сообщил я, переселяя золотую рыбку в вазу.
— Когда?! — переспросила изумленная Секо.
Я взглянул на часы. Сказал — где-то минут через пять-шесть. Она воскликнула: «Я сейчас, мигом!» — и метнулась к входной двери. Торопливо надела вновь туфли, стала отпирать…
— Куда это ты?
— Купить чего-нибудь к чаю.
— Да не беспокойся так, — сказал я.
Секо затрясла головкой:
— Мидзухо говорит — надо беспокоиться. Когда в дом люди приходят, надо непременно их чем-то сладким угостить. Странно, а вот мне такое никогда и в голову-то не приходило! Помнишь, сколько раз твои родители приходили, а у нас только и было, что чай да всякая фигня, какую я сама люблю, — ну, огурцы там, помидоры, сыр…
— Да нормально все. Не думай ты об этом!
— И это — еще не все, — жестко заявила Секо. — Мне сегодня Мидзухо прямо целую проповедь прочла. Сказала — слушай меня так внимательно, словно это мой смертный час и последние мои слова! Для меня — истинная честь дружить со столь достойным человеком!
Я испытывал некоторое смущение.
— Ты говоришь о ней так, будто она и вправду умерла.
— Ой, что ты! — Секо звонко рассмеялась. — Покажите мне покойника, который умеет так отчитывать! Она сказала — мне необходимо учиться вежливости. Необходимо стать хорошей женой. Не то чтоб я абсолютно не понимала, как надо себя вести… просто надо быть более воспитанной. Ну, это Мидзухо мне так сказала.
Я молчал.
— Господи, твой отец же с минуты на минуту здесь будет! — С этим возгласом Секо вихрем вылетела из квартиры.
Стоило ей уйти — появился отец. Да, воскресенье обещало стать напряженным…
— Ты, когда заходил, с Секо не столкнулся?
Он ответил — нет. Его коротко остриженные волосы почти сплошь поседели.
— Ну, может, она в другую дверь вышла. Минуту назад еще была здесь, но потом ей срочно понадобилось снова уйти. Я сказал ей, что ты придешь. Полагаю, она ненадолго, — объяснил я, наливая ему кофе.
— По-моему, она просто воспользовалась поводом, — сказал он. Я ощутил внезапный приступ нервозности — сам, в сущности, не зная с чего. Не нравилось мне это. А отец продолжал: — Впрочем, для меня скорее всего так даже лучше. Мне необходимо кое о чем с тобой поговорить.
Отец сидел на диване очень прямо, тесно сжав колени.
— Ну и как же твоя семейная жизнь? — спросил он.
Этот человек всегда начинает за здравие, а кончает за упокой.
— О, мы вполне уживаемся.
— Ясно. — Он обхватил ладонями кофейную чашку. Неловко поерзал на месте. — У вас здесь прямо как в больнице.
— Как в больнице?
— Так пусто, стерильно. Очень в современном вкусе, полагаю.
В современном вкусе, значит. Я взглянул на отца, пытаясь уловить, нет ли в сказанном им скрытого значения. Но кажется, на сей раз он не собирался говорить двусмысленностей.
— А как Кон?
— Отлично. Довольно часто в гости приходит.
— Сюда?!
— Ага. Вообще-то он скорее к Секо приходит, чем ко мне.
На секунду повисло неуютное молчание. Мой отец грустно улыбнулся.
— Неужели? — сказал он.
В его поведении, в вымученной улыбке, насильно прилепленной к лицу, был некий оттенок трагизма. Только бы Секо поспешила, только бы поскорее вернулась! Все мои разговоры с отцом неизменно выходили именно такими — неудобными, буксующими. Сколько себя помню, — одно и то же. Снова и снова — его неловкая улыбка и мои судорожные размышления, что бы сказать, чтоб сказать хоть что-нибудь.
— Секо по-настоящему нравится Кон. Она говорит — у них много общего. Да и Кону она, кажется, симпатична. Ты растение видел, да? Это Кон нам на свадьбу подарил. Оно называется «Yukka elephantipes». Не помню, когда ты у нас в последний раз был, я тебе, наверное, забыл рассказать. — Я нес откровенную чушь, что в голову придет, из последних сил стараясь заполнить чем-то тишину. — Папа, а ты слышал когда-нибудь про серебряных львов? Они рождаются почти альбиносами — то есть они серебряные, — и, естественно, за то, что они так не похожи на других львов, их выгоняют из прайдов. Ну, они и уходят, очень далеко, и живут там стаями все вместе. Мне Секо о них рассказывала. Она говорит — мы с Коном напоминаем ей серебряных львов. Они не едят мяса, не слишком сильны, и большинство из них умирает совсем молодыми. Львы, умирающие молодыми! У Секо возникают порой совершенно потрясающие идеи, правда? — Я рассмеялся. Господи, утомительно-то как! С мамочкиными лекциями разбираться и то проще, чем с таким.
— Ну, насчет вас, мальчики, я не знаю, — отец взглянул на своего лепечущего чушь сына и отхлебнул кофе, — но, насколько я могу судить, Секо сама некоторым образом смахивает на этого серебряного льва.
