— Дополнение в начальной позиции, мне это нравится.
— Извините?
— Ничего, продолжайте.
— А вот и всё. Мы почти приехали. Вот стена и укрепления.
— Укрепления бригады?
— Укрепления Кесарии. Бригада вон там, — видите танки?
Я сбрасываю скорость. Тут все мокрое. К бригаде ведет узкая, грязная, неровная и скользкая дорога, и я изо всех сил надеюсь, что моя «Джасти» не забуксует тут, среди танков, бань и святых Граалей. Я крепко держу руль и пытаюсь ехать аккуратно, не используя тормоза.
А вот и ворота.
— Пойдемте со мной, я позабочусь, чтобы вас пропустили.
— Спасибо.
Мы выходим из машины. Занудный дождь. Я стараюсь не запачкать туфли, но это бесполезно, и мне придется мыть их, когда я доберусь до дому.
— Он со мной, — говорит интендант постовому.
— Проходите, — отвечает постовой.
— Я так понимаю, вам нужен дежурный офицер, — говорит интендант.
— Если вы так считаете.
— Он отвечает за ваше дело. Вы ведь тот человек, которому нужна медицинская карта, да? Сейчас я его приведу.
Я стою под маленьким навесом возле конторы дежурного офицера. Почти четыре часа. Магазины в Тель-Авиве закрываются в семь. Ближе всего к центральной штаб-квартире находится «Фазз». Обычно я хожу в «Аллегро» на Элленби-стрит, потом — в «Хаус оф Рекордс», потом — в «Фёрд Иар», потом — в «Блэк Хоул» на Бульваре Царя Соломона. Сегодня у меня, скорее всего, не хватит на них времени. Если мне сразу отдадут медицинскую карту и не заставят заполнять ещё какие-то бланки или что-то объяснять, я запрыгну в машину, заскочу в центральную штаб-квартиру, заберу оттуда свое удостоверение и пулей в «Фазз».
Я чувствую, что слегка проголодался, но это ничего. Съем что-нибудь по дороге. Или после «Фазза». Там, за углом, возле магазина есть хороший ресторанчик с Йеменской кухней. А может, я даже заеду съем гамбургер, что случается, только когда я езжу в Тель-Авив. Это, наверное, традиция. Когда я учился в старшей школе, единственным во всем Израиле американским рестораном с гамбургерами был «Вендиз» в Тель-Авиве. Нет, у нас были и свои, местные версии — «МакДэвидс», «Кинг Дональд», «Бургер Ранч», «Гулливерз Бургерз», — но «Вендиз»… Вот это было по-настоящему. Настолько по-настоящему, что когда американские солдаты были расквартированы здесь, пока помогали нам освоить ракеты «Пэтриот», они ели здесь бесплатно. Естественно, тут не было ничего с беконом или с ветчиной, и никаких чизбургеров. И все равно, каждый раз, когда я пропускал школу ради своих вылазок за пластинками, я заходил сюда съесть такой гамбургер, какой нельзя было купить в Иерусалиме.
— Дежурный офицер примет вас, — говорит мне интендант, — вы можете войти.
— Спасибо.
Внутри темно, и я все никак не могу понять, это его кабинет или он здесь живет. Рядом с тем, что похоже на стол, явно стоит складная кровать, но настольная лампа, стоящая на полу, дает столь слабый желтоватый свет, что я вижу только левую часть его лица. Он небрит, в очках, у него редеющие волосы. По-моему, тут пахнет машинным маслом, но я не уверен.
— Здравствуйте.
— Присаживайтесь.
— У вас медицинская карта?
— У нас.
— Я приехал забрать её.
— Она будет переслана прямо в больницу.
— Я за этим и приехал. Забрать её и отвезти в больницу.
— Её доставят непосредственно в Иерусалим.
— Я и еду прямо в Иерусалим.
— Её доставят армейской почтой завтра.
— В таком случае, что я здесь делаю?
— Мне очень жаль. Но таков приказ.
— Доктор Химмельблау ждет документ сегодня.
— Она получит его завтра.
Голос у него странный. Скрипучий и вместе с тем мягкий. Чистый, но какой-то, что ли, далекий, как если бы он исходил из его тела, а не изо рта. Как будто ему заменили голосовые связки каким-то механизмом, имитирующим человеческую речь.
— Значит, медицинская карта у вас, но вы мне её не отдадите. Вы это хотите сказать?
— Вы абсолютно правильно меня поняли.
— И что мне сейчас делать?
— Вы сказали, что собираетесь обратно в Иерусалим.
— Да.
— Дорога неблизкая. Вам пора.
— И, я так думаю, вы предложите мне кого-нибудь подвезти, не так ли? Или ваших пассажиров тоже доставят армейской почтой?
— На самом деле, есть один человек, которого можно было бы подвезти до дивизии.
— Только один? Что же не весь кавалерийский отряд? У меня в машине много места.
— Вы не могли бы подождать за дверью?
— Сабли и лошади могут с комфортом доехать в багажнике.
— Вы не могли бы подождать за дверью?
— Можно позвонить?
— Кому?
— Доктору Химмельблау.
— Её уже известили.
Я не хлопаю дверью — было бы неразумно хлопнуть дверью перед офицером, у которого под началом несколько десятков танков, — но я разозлен. Если бы я курил, я бы сейчас покурил. Но я не курю, и поэтому опять стою под навесом, смотрю, как моросит дождь и обдумываю свой следующий шаг.
Только нет у меня никакого следующего шага. Мне надо успокоиться и ехать домой. Одному. Мой солдат-попутчик сейчас появится, но я скажу ему, чтобы он шел куда подальше. Мне все равно, если вам больше никак отсюда не выбраться. Мне по фигу, если вам надо проинспектировать эластичность только что приобретенных шнурков в дивизии, или если вам срочно надо на собрание взвода по проблемам помешивания в котелках, или если вообще у вас первое увольнение за два месяца, а ваша подружка уже ждет вас в отряде.
— Мне сказали, что вы сможете подвезти меня до дивизии, если вам, конечно, будет по пути.
Я оборачиваюсь: она почти такого же роста, что и я.
— Но я могу уехать на шестичасовом автобусе, — улыбается она, — если вам неудобно.
— Нет-нет. Мне не помешает компания.
— Точно?
— Конечно. Дайте я помогу с вашим ранцем.
Я несу её вещмешок в машину. Она зевает: такой симпатичный маленький зевок. Вещмешок — в багажник. Она снова зевает; садится в машину; мы трогаемся.
— Я устала, — улыбается она.
— Понимаю вас. У меня было хроническое утомление, пока я был в армии. В шесть утра мы маршировали в учебный центр, а там нам по восемнадцать часов промывали мозги арабским языком и не разрешали выходить до полуночи. И так по шесть дней в неделю, целых шесть месяцев.
Она зевает ещё раз.
— Мне надо заправиться.
