защиту от нескончаемого ужаса вечной жизни в потустороннем мире. Сегодня человек принимает терапевтическую тиранию, потому что врач обещает ему защиту от невообразимых ужасов все более продолжительной жизни здесь, на земле».
Или кое-что от ирландца Флэнна О’Брайена. Вот:
«Удовлетворительный роман должен быть самоочевидной симуляцией, по отношению к которой читатель мог бы регулировать уровень своей веры».
Или от знаменитого лингвиста Германа Поля:
«Элементом, наиболее отличимым от всех иных, является, в первую очередь, психологический предикат, ибо он важнейший из всех, так как содержит конечную коммуникативную цель высказывания, а посему, на него возлагается наиболее сильное ударение».
Или от Флэннери О’Коннора:
«Как-то раз я получил письмо от одной старой леди из Калифорнии. Она писала, что когда усталый читатель возвращается вечером домой, ему хочется почитать что-нибудь такое, что приподняло бы его дух. И, сдается мне, её дух не был ободрён ни одним моим произведением, которые она читала. Можно, конечно, сказать, что серьёзному писателю некогда беспокоиться об усталом читателе, но он беспокоится, ибо все они устали. Одна старая леди, которая хочет, чтобы её сердце радовалось, — это ещё не так скверно, но умножьте её на двести пятьдесят тысяч, и что получится? Клуб любителей книги».
Я смотрю на часы. Уже немного за десять. Я иду на кухню для сотрудников, мою свою пустую чашку, дольше, чем мне нужно, вытираю руки бумажным полотенцем: я стою минуту или две, пытаясь снова услышать тараканов на кухне. Прислушиваюсь изо всех сил, но ничего не слышу. Даже немножко жаль, а то я на какой-то момент почувствовал, что стою на грани расширения своего восприятия, что я получаю возможность слышать звуки на земле и на небе, достичь какого-то понимания, которое до сих пор ускользало от меня. Да нет, я просто устал.
Я беру свой рюкзак, отмечаюсь и запираю за собой дверь. Холодно, и, пока я иду к своей «Джасти», у меня замерзают уши. А я радуюсь, что мне не надо завтра быть здесь. Мы поедем в Иерихон. Мы будем веселиться, вдали от больницы, вдали от душащих щупалец Иерусалима, вдали от всех этих человекотараканов.
Глава 9
В Иерихоне всегда жарко. И хотя от Иерусалима туда добираться всего полчаса, мы решили остаться там на ночь, будто мы и в самом деле едем куда-то далеко. У нас с собой кое-какая одежда и зубные щетки, а еще маленький тюбик смазки, который Кармель держит в своей косметичке в форме сердечка. Мы едем по Иерихонскому шоссе, опустив стекла, и горячий ветер играет в волосах Кармель. Она снимает пальто и курточку и остается в голубой маечке «Харли-Дэвидсон». Я кладу правую руку на её левое бедро; «Джасти» катится по пустой дороге.
Иерихон, а потом Газа, стал первым из двух городов, что мы вернули палестинцам несколько лет назад, и первое, что сделали палестинские власти, так это построили это огромное казино посреди пустыни. Нам до него ехать ещё десять минут, но мне надо заправиться, и мы сворачиваем на заправку неподалеку от местечка, которое называется Дженезис-ленд [42], где периодически устраивают постановки знаменитых библейских историй об Аврааме, Исааке и Иакове. Пока я заливаю бензин, ко мне подходит мальчик-подросток в сандалиях, в маленьком талисе под белой рубашкой на пуговицах и сине-белой ермолке и протягивает мне желтую листовку, на которой жирным шрифтом напечатано на иврите и на английском:
«Хотя и понятно, что австрийцы и прочие не испытывают моральных проблем, делая деньги на евреях, отдающих завещанную им Богом землю арабам, евреи, желающие продать свое право по рождению за миску чечевицы — это печальное явление».
Мы выезжаем с заправки на дорогу и едем через Иудейскую пустыню, проезжая мимо палестинских деревень, похожих на римские развалины, мимо еврейских поселков, похожих на неплохие американские пригороды, мимо местных арабских кочевников-бедуинов с их маленькими конвоями из верблюдов и ослов, и мимо солдат, патрулирующих дорогу. Иерихон, расположенный рядом с Мертвым морем, — самая низкая относительно уровня моря точка на земле, и везде вдоль дороги стоят указатели, что вот сейчас вы на 200 метров ниже уровня моря, сейчас — на 300, а вот теперь вы в Иерихоне, тут уже 400 метров или 1 300 футов ниже уровня моря.
Мы проезжаем через армейский пост и оказываемся на палестинской территории. Дорога узкая и требует ремонта. Мы сворачиваем купить апельсинового соку в придорожной лавке, и к нам подходит высокий тощий парень. Он примерно моего возраста, может, чуть младше. На нём белый тюрбан, у него густая черная борода, застиранная красная футболка с зеленой аппликацией с надписью «Движение исламского сопротивления». Он дает нам ещё одну листовку, тоже на двух языках, только на сей раз на арабском и на английском:
«Печально, что палестинские власти верят, что освобождение Иерусалима от сионистов может начаться в логове беззакония в Иерихоне. На деньги, вложенные в казино Сатаны, и деньги, получаемые от него, палестинские власти могли бы построить 150 фабрик, создать рабочие места и дать нашим доведенным до обнищания рабочим шанс прекратить свою зависимость от израильского рынка труда».
В арабском языке есть одна смешная штука. У них нет настоящего времени. В иврите, кстати, тоже нет. Мы используем причастие, грамматическую форму посередине между глаголом и существительным. А у арабов и этого нет. Нет, у них есть причастие, но они никогда не используют его как заменитель настоящего времени. Они просто используют будущее время: одна и та же глагольная форма обозначает и настоящее, и будущее, что периодически запутывает. Но, по-моему, в этом есть определенный смысл. В том месте, которое опирается на прошлое и смотрит в будущее, зачем было бы нужно настоящее? У нас есть история и есть загробная жизнь. Настоящее не имеет никакого смысла.
Арабский язык очень экономичен. То, для чего английскому языку потребуется семь или восемь слов — Тот, кто воскрешал заживо похороненных новорожденных девочек — в арабском умещается в два слова, точных и содержательных.
— Вы в казино, что ли, едете? — спрашивает меня бородатый.
— Да.
— Зачем?
— Мы там никогда не были.
— Я живу через дорогу от казино, — говорит он.
— В Иерихоне?
— В Акбат Ябере.
— Что это за место?
— Лагерь беженцев. Вы там никогда не были?
— Нет.
— Хотите посмотреть мои мотоциклы?
— Спасибо, но мы едем в казино.
— Я вас угощу самым лучшим чаем. А потом поедете в казино.
— А вам разве не надо раздавать тут эти листовки?
— А смысл? Их все равно никто не читает. Все идут в казино, как роботы.
— Но вам-то туда нельзя, — говорит ему Кармель, — правда?
— Правда. Вам — можно.
— А если было бы можно, вы бы пошли?
— Это против ислама, но я бы пошел.
— Пошли бы?
— Да, но только из интереса. Я там никогда не был.
— Мы тоже.
— Ну и поедете туда попозже.
