концов, кот всё же не человек! Ему безразлично, где жить. Лишь бы кормили! А уж Нечаевы будут Ардальона кормить. И в город, конечно, возьмут. Что поделаешь! Раз их Никита так к этому коту привязался, надо считаться. А я зимой всё равно живу в Ленинграде и Ардальона не вижу. Поэтому для меня будет довольно безболезненно, так Вера Семёновна полагает. И вообще я девочка уравновешенная, не то что Никита…
— Интересный какой разговор, — говорит моя бабушка.
И на меня взглянула.
А я молчу. Язык во рту у меня шуршит и за зубы цепляется, а сказать ничего не могу. Ну ни слова! Прямо онемела.
— Приходится вести такой разговор, — вздохнула Вера Семёновна. — Мне лично этот кот даром не нужен, а приходится…
Тут бабушка опять на меня взглянула. Вдруг как подмигнёт! Потом обернулась к Вере Семёновне и говорит:
— Да никогда в жизни!
— Что? — не поняла Вера Семёновна.
— Да никогда в жизни мы его не вернём, — объяснила моя бабушка. — Тут и разговаривать нечего.
— Но почему же? — удивилась Вера Семёновна. — Ведь в конце концов…
Я вдруг глотнула слюну, и у меня сразу мягко во рту. Уже могу говорить.
— Нет — и всё, — говорю я. — Бабушка же сказала!
— А ты, кажется, уже дерзишь, — говорит Вера Семёновна. И встала.
— Да нет, вроде она не дерзит, — сказала бабушка.
И Веру Семёновну провожает до двери. А Никитина бабушка головой качает. Обиделась.
— Ну что ж, — говорит. — Простите.
— Пожалуйста, — смеётся моя бабушка. — Заходите ещё! Кстати, вы сегодня-вчера нашего кота не видали? Что-то он у нас загулял! Вторую ночь не ночует…
— Так он, выходит, пропал? — говорит Вера Семёновна. — Что же вы сразу не сказали? Я так Никите и сообщу.
Обрадовалась, что Ардальон пропал.
— Он найдётся, — говорю я.
А бабушка мне снова подмигивает.
— Так Никите и сообщите, — говорит. — А он тем временем, конечно, вернётся. Наш кот! Он дом любит!
И Вера Семёновна к себе на дачу ушла. Довольная. Быстро идёт. И уже на ходу что-то кричит своему Никите.
— Ты чего мне подмигивала? — говорю я бабушке.
Она удивилась:
— Я? Чего это ты на свою бабушку выдумала? Как это я подмигивала?
— Вот так, — смеюсь я. И подмигиваю.
— Так? — удивляется бабушка. — Я так не умею!
И глаза таращит. Потом один вообще закрыла. Потом как заморгает сразу двумя глазами.
— Или так? — говорит.
— Нет, не так! — кричу я. Показываю: — Вот так!
Бабушка не понимает. Опять ей показывать надо! Прямо с этой бабушкой горе. Непонятливая такая! Я изо всех сил моргаю. Она всё не понимает.
— А ну ещё раз!
Я уже не могу:
— Нет, теперь ты!
Теперь бабушка моргает. У неё уже получается…
Час, наверное, моргаем.
— Мы так с тобой весь день проморгаем! — смеётся бабушка. — А у меня ещё душа лежит выкупаться. Сходить на пляж.
— У меня тоже лежит! — кричу я.
Только я боюсь, что Ардальон без нас на дачу вернётся. Как он в дом войдёт? Ведь надо дачу закрыть.
— А мы веранду оставим, — придумала бабушка. — Чего её закрывать?
Если кто-нибудь вдруг решит наше барахло с веранды стащить, мы только рады будем. Уборки меньше! А Ардальону в миску нальём молока и на виду поставим…
— Кстати, перед пляжем пройдёмся по дачам, — говорит бабушка. — Поспрашиваем. Может, кто Ардальона видел, мало ли что…
Но его никто, к сожалению, не видел. Раньше всё на глазах вертелся. Только это раньше. Не сегодня. И уж, конечно, не вчера. Продавщица из магазина чёрного котёнка видела. Это не наш? Такой худущий, весь светится. И голос тонкий. Нет, это не Ардальон! Наш Ардальон сибирский, во все стороны шерсть. Толстый!
— Щёки видать со спины, — объясняет бабушка.
Нет, продавщица такого кота не видела. С такими щеками.
— Ладно, — решила бабушка. — Выкупаемся — будем дальше искать.
Пока солнце греет, надо купаться, ловить момент! У нас всё же не юг, чтобы пренебрегать таким солнцем. Исключительный день! И весь — наш. Даже обед не надо варить. Чужой съедим, у своих друзей. Пусть наши друзья трясутся: мы с бабушкой всё съедим. До капли.
— Хлеб тоже съедим, — говорю я.
— А как же! — говорит бабушка. — Мы им покажем! Будут знать в другой раз, как приглашать в гости!
Наше дело сейчас — нагулять себе аппетит.
На пляже мы нагуляем. Тут из песка просто горы. Гряды такие! Можно босиком по ним бегать. Эти песчаные горы сыплются. Сверху из них кусты торчат: ива. Голые люди — ну, в купальниках, конечно, — на песке разлеглись и газетой лицо закрывают. От такого солнца! Некоторые платком закрывают. Или панамкой. Знакомых почти не видно. Всё приезжие. У них лимонад в тенёчке стоит. Они бутерброды жуют. Смеются между собой. Хоть сегодня рабочий день, но они всё-таки из города выбрались. Взяли на работе отгул. Чтобы позагорать. И им повезло — такой день!
Мы с бабушкой на самый дальний пляж забрались. Наш посёлок отсюда даже не видно. Его лес закрывает.
На самой высокой гряде коза Мямля стоит и смотрит на море.
Море спокойное, катится. Люди у берега бултыхаются и визжат. А подальше мало кто отплывает, потому что тут глубоко. Хоть эти люди и взрослые, но плавать не очень умеют. На мелком месте визжат. А один дяденька, толстый, вообще сидит в море у берега. Море его тихонько толкает в живот. А дяденька смеётся и море руками отпихивает. Потом как начнёт на себя брызгать! И опять смеётся.
— Вот это купанье! — говорит бабушка.
Разбежалась и в море нырнула. Долго-долго, даже шапочки было не видно. Вот появилась! Бабушка зафыркала и поплыла, только руки мелькают. Обернулась. Машет мне.
Я тоже машу.
Мямля стоит выше всех и тоже на бабушку смотрит. Прикидывает, наверное, есть ли тут капуста. Но море как раз чистое.
Рядом компания расположилась. Двое играют в шахматы, а остальные им мешают.
— А если я вот так? — говорит тот, который играет. И громко пешкой стучит по доске. А сам пешку всё держит рукой. Отпустил наконец.
Второй обрадовался.
— Тогда я вот эдак! — кричит. И двигает своего ферзя.
— А я тебе на это… — говорит первый.
