связывала его с неизвестным благодетелем. Самым странным было то, что ментальное прикосновение казалось Ригану удивительно родным и знакомым — словно он уже встречал этого человека и даже доверял ему. Сестра? Едва ли. Зелгарис? О, учителя он узнал бы где угодно и когда угодно. Кто же тогда? И зачем? Кому понадобилось?!
Отупевшая память категорически отказывалась ему служить.
Нить, свободно обвившаяся вокруг его воображаемого запястья слабо колыхалась, грозя порваться в любой момент. Можно задать, вопрос, но ответ на него едва ли придет. Значит, единичный посыл. Благодарность или… предупреждение держаться подальше: ардражди в благотворительности не нуждаются! И 'взносов на будущее' не приемлют!
—
Риган выругался, впервые вспомнив, что их связь работает в обе стороны и, значит, Невидимка способна не только слышать то, что ей хотят сказать, но и ловить другие мысли своей 'пары'… Проклятье!
—
Принц задержал дыхание и зримо представил, как подхватывает воображаемыми пальцами эту невесомую ниточку, и его короткое (и, что скрывать, неуверенное) 'Спасибо' скользит по ней, как хрустальная бусинка, скользит, скользит… и падает в чью-то подставленную ладонь… а нить истончается и рассыпается невесомой пылью.
Звездная бездна влечёт, завораживает, манит вседозволенностью, путая мысли и мешая рассуждать здраво. Чем глубже ныряешь в неё, тем сильнее она 'обнимает'. Порой даже тренированные ментаты срываются, начиная вести себя как перепившие малолетки — где уж было устоять бедняжке, не помнящей даже своего имени?
— Что… что такое?… Я… я же… ой, мамочки…
Но, увы, рассказать ей об этом было некому.
С головы будто стянули толстое ватное одеяло, и думать сразу стало легче. Девушка диковато оглянулась: красота момента и осознание того, что она творила и собиралась натворить, обрушились на неё даже не ледяным душем — водопадом. Забавляясь с чужими жизнями, как ребёнок с игрушками, она хорошо понимала, что делает, только смотрела на себя словно со стороны. Это была захватывающая игра, не более того. Пропустить всё через себя, уяснить, что невзначай едва не загубила шесть жизней, что пыталась поймать и раздавить чью-то душу — просто потому, что могла — было как глотнуть чистого спирта: горло жжёт, глаза лезут из орбит и нельзя ни вздохнуть, ни охнуть.
Она зябко обхватила себя руками, инстинктивно пытаясь откреститься от того, что только что прочувствовала в полной мере.
— Нет, такого не хочу, таких подарков мне больше не надо… Ну, по крайней мере, никто не умер, — с преувеличенной бодростью сказала она себе. — А почти не считается. — Она оглянулась ещё раз и неожиданно для себя обнаружила, что со всех сторон окружена светляками: они летели к ней, точно мотыльки к пламени свечи, ревниво отталкивали друг друга и, казалось, ничего не желали больше, чем прыгнуть в раскрытую ладонь или просто коснуться обволакивающего девушку сияния. Она охнула и съёжилась. — Не надо этого… ой! Пожалуйста, не надо… ой! Извините, это просто небольшое недопонимание… ай! То была не я! То есть я… уй! но не совсем я… вернее, совсем не я! Пожалуйста, дайте пройти и мы притво… ой! Притворимся, что ничего не было… ай! Да подвиньтесь же! Да, вот так, ещё немного в сторону… ещё…
Толпа светляков раздвинулась перед ней, как волны Красного моря перед пророком Моисеем, воспрянувшая духом Сердечник подалась вперёд… И это была вовсе не её вина, что вместе со здравым рассудком, к ней вернулся её редкий талант. Вернее сказать, антиталант в обращении с мало-мальски хрупкими предметами.
— Вот так и стойте… хмм, не знаю… парите, висите, никуда не уходите, а я пойду отсюда… куда- нибудь… знать бы ещё, куда… Куда же идти-то, а? — в растерянности девушка повернула голову вправо, не заметив, как взметнувшаяся коса задела какой-то грязновато-серый светлячок, и тот мгновенно налился ярким оранжево-алым сиянием. — Нет, туда я больше не пойду, может, вниз? В тьму-тьмущую? Или вверх? Там, кажется, немного посветлее… Решено, вверх!.. Ой, простите, ради Бога! — Она неловко взмахнула рукой, и стайка синеватых огоньков разлетелась испуганными воробьями. — Вот блин, ёшкин горошек…
Девушка попыталась отодвинуться, но, внезапно потеряв равновесие, рухнула навзничь в толпу тусклых грязно-зелёных светляков, удовлетворённо и даже плотоядно замерцавших от её прикосновения. Она побарахталась, недоумевая, как ей удалось упасть в месте, где была только пустота, и верх мало отличался от низа, рывком поднялась… и смерч, рождённый её движением, начал медленно, неумолимо раскручиваться, увлекая за собой всё новые и новые искорки жизни. Сердечник в оцепенении наблюдала.
— Мамочки… — прошептала она, судорожно стискивая в кулаке разлохмаченную косу. — Ой, мамочки-и-и-и!!!
А в ближайшей к Аргеанне области галактики началась сумятица.
Как сказал бы премудрый Зелгарис, 'Хаос радостно сцепился с Порядком'.
Вождь одного из самых сильных вагдалорских кланов, вечной головной боли пограничников Велсс-та- Нейдд, третий месяц пребывавший в глубокой коме, неожиданно открыл глаза. Быстрее, чем можно было уследить глазу, он выхватил из-под подушки длинный стилет и вогнал его в горло человеку, стоявшему рядом с кроватью — человеку, сжимавшему в руках точно такой же стилет, только не с черной, а с синей рукоятью.
Смена власти не состоялась.
Полуседой мужчина аккуратно вытер окровавленное лезвие о простыню, спрятал стилет и вновь откинулся на подушки, быстро дыша. Резкое движение почти исчерпало его и без того невеликие силы. Звонкий переливчатый смех понемногу затихал, но улыбающее девичье лицо ясно стояло перед глаза.
— Я запомню тебя, — твёрдо произнес вагдалорец, нимало не заботясь о том, что его могут услышать: для кланника произнести Слова Чести шепотом было всё равно, что собственноручно навесить на себя клеймо труса. — И отблагодарю. Клянусь жизнью.
Первый помощник тупо уставился на безмятежное лицо своего командира.
— Сколько-сколько алой краски? — переспросил он, надеясь, что ослышался.
— Две тысячи банок, — совершенно спокойно повторил гросс-адмирал ди Грейверрас, командующий 6-м атакующим флотом. — Ровно столько, чтобы покрасить корпус флагманского крейсера.
Молодой ар-майор ни разу за всю свою жизнь не испытывал подобного состояния. И в его лексиконе не было слов, чтобы его описать. Растерянность? Изумление? Ужас?
— Но это… но как же это… боевой крейсер… две тысячи… алая краска… корпуса всегда белой красили… если красили… зачем же… алой?
От осознания, что он лепечет, как желторотый юнец с задворков империи, впервые в жизни ступивший на борт звездолета, мужчине захотелось сделать себе дюш'есс, но эта мысль тут же была с презрением им отвергнута.
— И проследи, чтобы она действительно была алой, — подытожил гросс-адмирал и, закинув руки за голову, откинулся на спинку кресла. По лицу его блуждала мечтательная мальчишеская улыбка. При виде её первый помощник содрогнулся, словно ощутив на мгновение ледяное дыхание вакуума. Как всякий ардражди, он верил только в разум и холодную логику; интуиция и догадки в эту категорию не входили. Но в тот момент с предельной ясностью осознал, что только что его посетило самое настоящее 'дурное предчувствие'.
И совершенно оправданное.
— Может, мне имя сократить? — задумчиво спросил у потолка гросс-адмирал. — Ди Грей… или лучше просто — Грей. Звучит великолепно!..
Первый помощник громко сглотнул, с трудом удержавшись от того, чтобы не начать икать: более
