Избирательная кампания началась с субботней вечеринки. Накануне Бобби и другие обитатели Малой Москвы расклеили по Телеграф-авеню и в кампусе афиши. Вольфовиц сочинил рекламную заметку, ее напечатали в университетской газете и передали по местному радио. «Натан Вольфовиц баллотируется в конгресс. Пришло время последних козырей» – таков был лозунг всего предприятия. Бобби не мог заставить себя относиться к этому всерьез, но, к его большому удивлению, в девять вечера их дом был переполнен. Публика теснилась на крыльце, на лужайке, на заваленном мусором заднем дворе. Вольфовиц решил денег за вход не брать, во всяком случае на первый раз. Однако поручил Бобби и другим своим постояльцам обходить толпу с кружками и шляпами – собирать пожертвования на избирательную кампанию. Как ни странно, монет и мелких купюр им набросали немало. Бобби уже не в первый раз поднимался в комнату Вольфовица и высыпал на его кровать деньги из полной до краев шляпы, а карманы его были набиты записками с именами и телефонами желающих помочь кандидату. В числе этих желающих было немало хорошеньких девушек, заинтригованных европейцем Бобби.
Навряд ли и сам Вольфовиц хоть на секунду верил в успех. И не скрывал этого даже ради приличия. Он расхаживал по комнатам и разглагольствовал о вступлении в Объединенную Европу, о необходимости «американского Горбачева», имея в виду себя, и тут же открыто называл все происходящее жестом отчаяния, «последним козырем»...
– Это ты – Бобби Рид? – спросила очередная девушка, опуская чек в его шляпу. Девушка как девушка – среднего роста, каштановые волосы, короткая стрижка, но что-то было в ее лице, что-то притягательное...
– Единственный и неповторимый, – поклонился Бобби.
– Парень из Франции?
– Bien s?r [71], – не без кокетства сказал Бобби.
– Ну-ну, не зарывайся! – Она сверкнула зелеными глазами. – Я хочу помочь вашей кампании, но не надейся, что пополню список твоих любовниц!
– Если, по-твоему, я записной бабник, на что мне нужна ты? – разозлился в свою очередь Бобби.
Она внезапно изменила тон, лукаво улыбнулась.
– Где же твоя галльская изысканность? Знаешь, кем тебя считают?
– Ну?
– Ты думаешь, ты можешь переспать с половиной девушек Беркли, а другая половина не будет знать о твоих манерах и размерах? До миллиметра?
Бобби побагровел.
– Ладно, как тебя зовут?
– Сара Коннер.
– Послушай, Сара Коннер, если ты серьезно хочешь помогать нам, тебе стоит научиться приличным манерам. Многого мы не требуем, но все-таки с незнакомыми людьми...
Сара словно переключилась снова.
– Извини, ладно? – сказала она с подкупающей искренностью. – Я просто хотела посмотреть, как ты будешь реагировать. Видно, я перестаралась, мне часто говорят, что я меры не знаю...
– Во что могу поверить...
– Но я действительно хочу помочь кампании Вольфовица. Ты уж, пожалуйста, улыбнись и не держи на меня зла, ладно?
– Тогда начнем сначала, – предложил Бобби. – Пошли наверх...
– К тебе в комнату?
Бобби закатил глаза.
– В комнату Ната! – застонал он. – Мне надо это выгрузить! – Он поднес к ее лицу шляпу, наполненную деньгами.
Сара рассмеялась. На этот раз и Бобби заставил себя рассмеяться.
На кровати Вольфовица была куча денег; Бобби высыпал содержимое шляпы туда же.
– Ого! Солидный фундамент для дела! – сказала Сара.
– Не так уж здесь много, как кажется, – вздохнул Бобби. – Бумажек много, да все мелкие. Нат – мой друг, но... Ты действительно думаешь, что он выиграет?
– Нет. И что?
– А это что? – Он показал на кровать.
– Думаешь, он украдет деньги?!
– Конечно нет. Истратит все до последнего цента, вложит еще и свои, и выигранные в покер, но...
– Что «но»?
– А то, что ничего не выйдет. И он знает, что не победит. Мы морочим людям голову!
– Вовсе нет! – Сара села на кровать рядом с ним. – Все не так, никто никого не дурачит. Я понимаю, что Вольфовиц не победит на выборах, и большинство людей, чьи деньги лежат в этой куче, понимают тоже, но вопрос не в победе...
– Только, пожалуйста, не уверяй меня, что в игре важна не победа, а участие!
Сара ответила очень серьезно:
