– Зачем? Я не хочу больше терпеть оскорбления, вы только что заявили, что себе я ничем не могу помочь. А поскольку терять мне нечего, я скажу, что я думаю о вас и о вашей...
– Сядьте, товарищ, мы еще не закончили! – повторил Лигацкий тоном приказа.
– Неужели?
– Представьте себе. Мои личные симпатии и антипатии тут роли не играют. Мой долг – говорить от имени партии.
Он вдруг встал, подошел к самовару, налил два стакана и предложил:
– Давайте-ка выпьем чайку, товарищ Рид.
Бюрократический инстинкт заговорил в Соне: не все потеряно... Похоже, начиналась игра, которую в Америке называют «злой полицейский – добрый полицейский», и Лигацкому, вопреки его желанию, приходится исполнять обе роли сразу.
– Теперь от имени партии, а не от себя лично. Я должен, или, если вам так больше нравится, меня попросили предложить вам доказать свою лояльность. Вам будет возвращен партийный билет, и о нашем сегодняшнем разговоре мы забудем раз и навсегда...
Говоря это, Лигацкий ерзал и переминался, словно сидел на колючках.
– Говорите, – спокойно ответила Соня, прихлебывая чай.
– Партия рассчитывает на вашу помощь, чтобы разрешить одну щекотливую ситуацию, – туманно пояснил Лигацкий. – О приеме вашей дочери в школу пилотов «Конкордски» ходатайствовал сам маршал Донец... Маршал сделал это еще до того, как стало известно об американском гражданстве вашего сына, и до того, как товарищ Шорчева сообщила о вашей связи с Ильей Шишковым. Таким образом, партия не знала, что предпринимает маршал Донец, а он не знал, что поставлен вопрос о вашем исключении. Вы поняли ситуацию?
– Нисколько, – честно ответила Соня.
Лигацкий вздохнул.
– Видите ли, между руководством партии и армией иногда возникают некоторые идеологические разногласия. Кроме того, и в партии и в армии существуют политические группировки...
– Еврорусские и «медведи»...
– Говоря упрощенно, да, – хмуро согласился Лигацкий. – Маршал Донец – испытанный русский патриот...
– Неперестроившийся «медведь»...
– ...Кроме того, его высоко ценят единомышленники в партийном руководстве. Им не хотелось бы ставить маршала в неловкое положение и осложнять отношения между армией и партией.
– Из-за чего Донец может попасть в неловкое положение? – спросила Соня, по-прежнему не понимая, чего от нее хотят.
– Из-за вас и вашей дочери!
– А мы-то здесь при чем?
– Вам что, надо на бумажке рисовать? – вспылил Лигацкий. – Донец попал в скверное положение, рекомендуя вашу дочь в эту школу. Немыслимо, чтобы там учился человек, мать которого исключили из партии. Говоря откровенно, Донец будет выглядеть глупо, когда ей откажут в приеме.
– Вот теперь понятно. – Соня сделала глоток и улыбнулась Лигацкому. – Ну вы и влипли! Не можете отобрать у меня партбилет потому, что это поставит в неловкое положение крупного армейского «медведя»...
– Ничего вам не понятно! Дело зашло слишком далеко, чтобы его можно было похоронить без вашего участия! Это было бы хорошим подарком разложившимся прозападным элементам в армии и партийном руководстве. В своей борьбе против патриотических сил они не побрезгуют услугами желтой прессы, станут трубить о расколе в стане патриотов, чтобы укрепить свои позиции!
– А наша задача этого не допустить, верно? – невинно спросила Соня. Оказывается, «медведи» у нее на крючке. Теперь ясно, зачем понадобилось это запугивание...
– Не допустить ни в коем случае! – подтвердил Лигацкий. – Но, поскольку огласки не избежать, эта история должна завершиться достойно, продемонстрировать единство русских патриотов. Поэтому предлагается такой вариант: партийный билет, несмотря на вашу вину, остается, но в ответ вы совершаете идеологически выверенный поступок – расходитесь с мужем.
Соня настолько опешила, что не могла даже возмутиться. Она сидела, словно оглушенная, а Лигацкий продолжал:
– Если вы исполните волю партии, вам вернут партийный билет, дочь будет учиться в школе пилотов, вы останетесь в Париже и будете работать на месте Раисы Шорчевой, по чьей глупости дело приняло такой оборот.
– Но это чудовищно! – произнесла наконец Соня. – Не может быть, чтобы вы говорили всерьез.
– Поверьте, товарищ Рид, это не шутка.
– Бред какой-то!
– Ничего подобного. Разойдясь с мужем-американцем, вы снимете с себя ответственность за поступок сына и докажете свой патриотизм. Нам известно, что ваше замужество было вынужденным, но мы представим дело так, будто вы пожертвовали любовью ради родины. Мы представим вас как национальную героиню, может быть, вручим медаль, и романтические славянские души будут тронуты. Истинную же правду будем знать только мы с вами.
– Вы смеетесь надо мной! Не соглашусь ни за что.
