– Вы... вы... что вы сделали!
– Я сделала все, что требовалось для выполнения задания, и, к счастью, оно полностью совпало с моими устремлениями, – спокойно ответила Соня. – Можно сказать, это отличный пример утверждения новых коммунистических идеалов. Социалистический патриотизм не только с человеческим лицом, но и с романтическим финалом. Более русское по духу и представить себе трудно, а?
– Что ж, победителей не судят, – ворчливо согласился Кащиков. – Страна должна быть признательна вам, хотя я подозреваю, вами руководила не преданность идеалам социализма, а совсем иные чувства.
– Страна может выразить свою признательность вполне конкретным способом, – сказала Соня. – Я это к тому, товарищ Кащиков, что остались кое-какие мелочи, которые необходимо уладить...
– Мелочи? Слушайте, мне не нравится ваш тон!
– Джерри согласен принять предложение ЕКА, но при определенных условиях...
– Условия? Это уже не нам решать, а им!
– Простите, но здесь я с вами не могу согласиться, товарищ Кащиков. Дело в том, что Джерри очень хочет работать в ЕКА, но он американец, говорит только по-английски и никого, кроме меня, в Европе не знает. Естественно, он боится, что не вынесет одиночества, приступов ностальгии и отчаяния, если ему придется остаться в Париже одному...
– Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните, – медленно произнес Кащиков.
– По счастью, «Красной Звезде» ничего не стоит устранить это маленькое препятствие на пути к столь важной цели. Нужно лишь перевести меня в парижский филиал...
На другом конце провода сухо, сдержанно рассмеялись.
– Значит, решено? – спросила Соня, затаив дыхание.
– У меня не будет сложностей с вашим переводом, – сказал Кащиков. – Но я не могу решать вопросы приема на работу в парижское отделение. Решение должно исходить от них, через Москву. Разумеется, если Москва прислушается к моим рекомендациям. И на это потребуется какое-то время.
– Американцы дали Джерри на раздумья только пять дней, то есть если он собирается возвращаться в Соединенные Штаты, это нужно сделать не позже, чем через пять дней.
– Я все понял, – сказал Кащиков. – До истечения этого срока мы с вами свяжемся: либо я сам, либо парижское отделение. И позвольте заметить, Соня Ивановна, я считаю, что в «Красной Звезде» вас ждет интересное будущее, независимо от того, останетесь вы в Брюсселе или будете работать в Париже. Весьма приятно было вести с вами переговоры.
С этими словами он повесил трубку.
– Не зря ты ему сказала насчет пяти дней? – спросил Джерри, когда Соня перевела ему разговор.
– Думаю, нет. Шевелиться побыстрей будут. Ты же не знаешь нашу бюрократию. Сейчас Москва не позволит парижскому филиалу тянуть, а они могут затягивать решение, просто чтобы продемонстрировать свою самостоятельность.
– Тебе виднее. – Джерри чмокнул ее в губы. – Но в Америке, покупая дом, ни один человек не скажет продавцу, что сделку нужно завершить к следующему вторнику, потому что его вышибают с прежнего места.
– Не беспокойся, Джерри, – сказала Соня, гладя его по щеке. – У нас в России есть поговорка: «Посади бюрократа жопой на огонь – тогда он зашевелится».
Джерри рассмеялся.
– Сейчас придумала, да? А у нас в Америке есть поговорка – и поверь, не я ее сочинил – «Дерьмо стекает вниз».
Джерри казалось, что прошла уже целая вечность с тех пор, как Соня скрылась за дверями «Тур Монпарнас» – во всяком случае, он допивал третий бокал, а ее все не было.
...Несмотря на уверенность, что ей удалось развести под бюрократической задницей «Красной Звезды» неплохой костер, позвонили им только на четвертый день утром, за сутки до срока, отпущенного Элом Баркером. Эти четыре дня они ели, спали, предавались любви, слонялись по улицам Парижа и, как могли, уклонялись от встречи с Андре Дойчером и Никола Брандузи в напряженном ожидании решения русской стороны.
Заканчивая разговор, Соня улыбалась и кивала.
– Хорошие новости? – спросил Джерри.
– Похоже. Звонили из парижского филиала в «Тур Монпарнас». Хотят меня видеть сегодня в три часа. Если бы мне отказали, то позвонили бы скорее всего из Брюсселя.
Джерри настоял на том, что проводит ее до станции метро «Монпарнас»: в отеле пришлось бы ждать и мучиться неизвестностью еще дольше. Устроившись за уличным столиком в большом и довольно дорогом кафе у станции метро, он терпеливо ждал, вдыхая выхлопные газы на одном из самых оживленных перекрестков Парижа, разглядывал спешащих мимо прохожих и время от времени заказывал новый бокал «кира», чтобы не уходить со своего места, хотя официант вовсе не сверлил его взглядом, как было бы в Америке, останься он с пустым бокалом. Все чаще и чаще Джерри поглядывал в сторону самого высокого, как ему говорили, здания в Париже, ожидая, когда появится Соня.
Наконец-то! Соня, явно не торопясь, шла по улице к кафе, так же неторопливо прошла к столику и села. Лицо ее хранило какое-то непонятное выражение – определенно не расстроенное, но и не ликующее тоже. Может быть, мечтательное.
– Ну что? – спросил Джерри.
– Как говорят у вас в Америке, есть хорошие новости и плохие, – сказала Соня. На ее губах играла улыбка, но глаза туманило какое-то смутное беспокойство.
– Ради Бога, Соня, не тяни!
