доступной мишени – крестном отце «космических фанатов», отце ГТН, прокравшемся в святая святых их владений американце Джерри Риде.
Прошло время, часть «фанатов» – Эмиль Лурад, Гюнтер Шмиц, Франко Нури и Патрис Корно – просочилась в среднее звено высшего управленческого аппарата и получила возможность если не вывести идею в стадию разработки, то хотя бы поставить вопрос об этом, а также о назначении своего наставника руководителем фантастического проекта. Но руководство ЕКА подсунуло Джерри очередную свинью – его назначили главным инженером проекта, в котором он – ирония судьбы, никем не оставшаяся незамеченной, – вынужден был тратить время и силы, упрощая свое фантастическое изобретение до примитивного автоматического перевозчика материалов с околоземной орбиты на «Спейсвилль».
Может быть, они рассчитывали, что он вконец отчается и уйдет из Агентства, а может, просто хотели наказать «космических фанатов». Но Джерри некуда было идти, и он вновь покорился неизбежному, притих и стал ждать своего часа.
И вот теперь его безграничное терпение, по-видимому, наконец должно быть вознаграждено.
Переговоры между русскими и Страсбургом достигли стадии, на которой их вступление в Объединенную Европу стало неизбежным. Оставалось обсудить детали: в какой степени сольются космические программы русских и Европы, кому сколько внести в разные статьи общего бюджета. Тут с русскими оказалось трудновато договориться. Агентство могло многое получить от русских. На околоземной орбите у них были четыре больших «космограда». У них были тяжелые носители нового поколения, которые поднимали вдвое больше, чем «Энергии». У них была постоянная научная база на Луне. Одну за другой они посылали ракеты на Марс и поговаривали о создании там постоянной базы. Европейское сообщество мало что могло предложить взамен. Советы уже участвовали в производстве «Конкордски». Орбитальные танкеры были скопированы с русской модели, «Спейсвилль» тоже состряпали по русскому образцу, и Советы, понятно, не рвались участвовать в проекте, где нельзя почерпнуть новой технологии. Чуть ли не единственным, что могла предложить Объединенная Европа, был совместный бюджет, от которого советская сторона оказывалась в чистом выигрыше.
Тогда-то Эмиль Лурад и отправился в таинственную поездку в Страсбург. К тому времени он дорос до поста руководителя отдела перспективного планирования, самого высокого положения, какого удалось добиться кому-нибудь из «космических фанатов»; впрочем, дел у него было немного: на столах конструкторов давно уж не рождалось ничего передового, и бюджет Агентства не позволял в ближайшие годы рассчитывать на это.
Никто не знал, что на самом деле произошло. Эмиль явно поехал на свой страх и риск. Он оставался в Страсбурге неделю. Выступал за закрытыми дверями перед парламентскими комиссиями. Встречался с министрами. Когда он вернулся в Париж, все ждали, что директор ЕКА Арман Лабренн уволит его за нарушение субординации. Вместо этого, ко всеобщему изумлению, Лабренн через неделю вдруг ушел со своего поста «по состоянию здоровья», а директором Агентства был назначен Эмиль Лурад.
И теперь, спустя всего два дня после своего назначения, старый протеже и друг Эмиль вызывал Джерри к себе.
Такие вот дела. Двадцать лет позади, думал Джерри, спускаясь в метро на площади Пигаль; двадцать лет – но теперь все переменится. Когда он подходил к зданию ЕКА, шел дождь, но погода не могла испортить ему настроения. Он не вполне представлял, каким образом Эмиль убедил политиков, зато догадывался, что сулит ему, Джерри, приглашение нового директора. Если один из «космических фанатов» столь внезапно, после таинственной поездки в Страсбург, сменил Лабренна, стало быть, «фанаты» возглавят Агентство и дадут работе новое направление. Наконец-то «Гранд Тур Наветт» станет официальным проектом Европейского космического агентства. И конечно, Эмиль намерен сделать Джерри главным инженером проекта или, быть может, даже его руководителем.
То, что мечта его становится реальностью, было всего-навсего справедливо, но то, что человеком, от которого он услышит добрую весть, оказался старый друг Эмиль – о, это был шоколадный сироп в большой вазе с мороженым.
Сегодня Дмитрий Павлович Смерлак резко осудил тех, кто пытается повлиять на подготовку договора, руководствуясь узкими националистическими интересами.
Распределение советских мест в Европейском парламенте по национальному признаку не может быть и не будет предметом обсуждения между нашим правительством и Объединенной Европой, заявил президент. Пикетирование украинцами и казаками собственного посольства в Женеве – позорный спектакль. Они прибегают к подобной тактике оттого, что не могут сфальсифицировать результаты демократических выборов в Верховный Совет по национальным квотам. Мы не позволим делать наши внутренние дела, законы, по которым проходят выборы в стране, предметом обсуждения европейских парламентариев.
Соня Гагарина-Рид торопливо шла через зал обработки данных – опять опоздала, пришлось в очередной раз утихомиривать Франю и Роберта. Ее приветствовали улыбками и кивками.
– Доброе утро, Соня.
– Доброе утро, товарищ Гагарина.
Старые операторы – компьютерные «негры» – звали ее Соней, а новички – «товарищ Гагарина». Соня всегда просила, чтобы ее звали Соней Ивановной Гагариной, словно это могло решить ее проблемы с «московскими мандаринами».
Прежде партийных комиссаров и кагэбэшников было видно за версту, они не стеснялись демонстрировать свою власть: беззастенчиво командовали и сурово карали. Но сейчас на дворе стояла Русская Весна, и теперь было не принято открыто напоминать, кому подчинена «Красная Звезда», а КГБ избегал в открытую воздействовать на служащих. Потому и появились «московские мандарины» – расплывчатая прослойка между правительственными кругами и высшим руководством «Красной Звезды». Официально «Красная Звезда» считалась независимой корпорацией, учрежденной по законам Объединенной Европы, – хотя главным держателем акций случайно оказалось правительство СССР. Формально все вопросы решались на Совете директоров, но в действительности «Красная Звезда» была чистой воды государственной организацией, всецело зависящей от сросшихся друг с другом чиновничьих аппаратов – партийного и правительственного. Невозможно было определить, кто и как дергал за ниточки в Москве, но если «московские мандарины» хотели кому-то выразить свое неудовольствие, это не вызывало у них ровно никаких затруднений.
...Соня зашла в комнату, которую считала своим кабинетом, притворила дверь и села за стол, в вертящееся кресло. На столе, кроме большого видеотелефона и сваленных в кучу писем и распечаток, стояла электрическая кофеварка, и Соня, включив ее, принялась нетерпеливо ждать, пока пройдут полторы минуты и машинка надоит первую за день чашку кофе.
«Красная Звезда» могла позволить себе выстроить свое новое здание именно здесь – на новой авеню Кеннеди, рядом с Трокадеро, в шикарной части 16-го района, но должность ассистента руководителя отдела
