– Это твое, Андре? – воскликнул Джерри.
Андре ухмыльнулся.
– Не больно-то хотелось! Это дипломатический лимузин, ЕКА одолжило его у Министерства иностранных дел. После всех тягот, на которые мы тебя обрекли, удалось убедить министерских, что честь Франции требует хоть такой малости.
Но самым удивительным было другое. Всего через десять минут, когда Андре еще демонстрировал встроенный видеофон – он же терминал компьютера, связывающего автомобиль с телефонной сетью, общей службой информации и с отделами ЕКА, – появился Марсель с багажом Джерри. Эта стремительность была чудом, поразившим Джерри больше, чем мгновенный проход через паспортный контроль или этот маленький дворец на колесах...
Когда Марсель уселся на переднее сиденье, Андре сказал в переговорное устройство: «Avanti» [8], – и автомобиль рванулся вперед без единого звука, по крайней мере, различимого на фоне тихой музыки.
Они выехали из аэропорта и помчались по шоссе, прорезавшим зеленые луга и коричневые поля колосящейся пшеницы. Только теперь до Джерри окончательно дошло, что он в чужой стране – не только потому, что встречные автомобили выглядели чужими и странными и неслись невероятно быстро, а надписи на дорожных знаках были французские. Главное, здесь не было придорожных забегаловок, никаких «Бургер Кингов» и «Макдональдсов», торговых комплексов и автостоянок, бесконечных дешевых построек, бесконечной пригородной пошлятины, ничего того, что видишь по дороге из аэропорта в любой крупный город Америки.
...Пригороды Парижа начались сразу, словно машина пересекла невидимую границу. В некотором смысле они были отвратительны, но по-иному, совсем не так, как мог вообразить себе Джерри. Кварталы огромных многоквартирных домов с балконами, на которых сушилось белье, мрачный серый бетон – очень много бетона, – но попадались дома, раскрашенные в навязчивые яркие цвета, порой несовместимые, например, зеленый и розовый с пятнами фиолетового. Затем пошли промышленные строения, газовые заводы и сортировочные станции, которые можно видеть в любой стране, потом появились плакаты, пестрящие голыми грудями и задницами, рекламирующие какие-то непонятные товары.
А когда автомобиль повернул и переехал через мост, Джерри увидел вдали неясный силуэт, который нельзя было не узнать, – Эйфелеву башню.
– Et voil?! [9] – воскликнул Андре и снова открыл холодильник, но на этот раз достал бутылку и снял с нее золотистую фольгу.
– По мне, рановато, – пробормотал Джерри.
– Mais non! [10] – весело воскликнул Андре. – В твоем Лос-Анджелесе поздний вечер.
Он обождал, пока автомобиль не выехал с шоссе на кольцевую развязку, забитую машинами, которые рывками продвигались вперед, и выдернул пробку. Шампанское вспенилось и залило коврик. Андре безразлично пожал плечами.
– Ковру на пользу, так вы говорите в Америке?
Теперь лимузин пробирался по улицам, запруженным машинами, – мимо кафе со столиками на тротуарах, мимо громоздких помпезных домов XIX века и людских толп – городская жизнь кипела с такой интенсивностью, какой Джерри никогда не видел. Он был измотан, ему хотелось спать, но все-таки было приятно выпить шампанского утром, как в старое доброе время.
Когда лимузин наконец-то подъехал к отелю, Джерри едва удалось подняться.
– «Риц», – сообщил Андре. – Хемингуэй и все такое... Несколько театрально, peut ?tre [11], но мы решили, что тебя это развлечет.
Да, тут было от чего обомлеть. Джерри ввели в холл – точь-в-точь декорации дворца в старом фильме Сесиля Б. де Милля [12], препроводили в лифт из того же кинофильма и, наконец, в номер...
– Чтоб я сдох!.. – пробормотал Джерри, когда Андре дал коридорному на чай и закрыл за ним дверь.
Здоровенная зала, бронзовая кровать, задернутая парчовыми портьерами, стол, уставленный цветами, корзинками с фруктами, подносами с petits fours [13]. Тут же – серебряный поднос с вазочкой икры и разными закусками. В номере еще наличествовал бар с холодильником.
Ко всему этому великолепию – лепнина на потолке, вызолоченные карнизы, обои в красных, золотых и голубых пупырышках. На стенах – писанные маслом картины в массивных рамах.
– Господи, у меня такое чувство, словно я влез в королевскую спальню... – выдохнул Джерри.
Андре Дойчер рассмеялся.
– Понимаю, понимаю – ничего лишнего сверх необходимого, а? Нет, дружище, смотреть кино – значит жить им, как однажды сказано.
Он подошел к высокому, от пола до потолка, окну и раздвинул шторы. Окно открывалось наподобие двойных дверей. Андре поклоном пригласил Джерри на балкон.
– Ну вот, – сказал Андре, – теперь это настоящий Париж.
Джерри, пошатываясь, вышел на теплое утреннее солнце. Обзор с балкона был прекрасен. Крыши и верхушки деревьев остались внизу, и были видны сверкающие воды Сены. Потоки машин пересекали ее по разукрашенным каменным мостам. Редкие, похожие на белых овечек облака отбрасывали на землю пятна тени, и солнце высвечивало знаменитый Левый берег – он был похож на его собственную фотографию, из тех, что печатают на открытках. По правую руку красовалась Эйфелева башня, она была как восклицательный знак на этой сказочной картине.
Наверное, каждый видел эту картину сотню раз в кино, на фотографиях и в живописи; она как бы отпечаталась в памяти, но сейчас Джерри слышал музыку города, ощущал тонкий пьянящий его аромат; это была не картина и не фотография на открытке, это было нечто неожиданное. Ошеломляюще красивое и
