дернул за какой-то доисторический шнур, свисавший из-под потолка в этой достоверной проекции квартиры на Володину память и, видимо, служащий в ней выключателем. И тогда-то жилище это предстало глазам Императора во всем своем убожестве и беспорядке. Владыка Анданора даже поймал себя на некоей жалости к несчастному, которого оккупация вынудила жить в этой немыслимой, многоярусной казарме. Быть может, именно непереносимость этих условий и толкнула бедолагу вступить в ряды Сопротивления — даже созерцание на экране этой жалкой каморки вызвало у Императора приступ клаустрофобии. «Интересно, люди, живущие в клеточках полочек этих строений, — простые граждане, вынужденные влачить подобное существование из-за оккупации, или же это как раз и есть казармы партизан, добровольно поставивших себя в столь стесненные условия из жажды мести?»
— Здесь есть что- нибудь, относящееся к болезни? — спросил Император. — Если да, то выбери предмет или документ, поясняющий, как можно остановить мор.
Партизан покорно повиновался приказу, и картина видимого им во всех деталях иллюзорного мира сместилась, покачиваясь в такт шагам пленника внутри его собственного сознания. Император сам невольно изумлялся тому, что память человека, будь то анданорца или дикаря, не только намертво фиксирует каждое мгновение из его жизни, но и создает вот такую, удивительно точную, трехмерную модель тех пейзажей и помещений, где испытуемый какое-то время находился. Император был признателен партизану за его согласие на сотрудничество — иначе он мог, к примеру, зацепиться за какой-нибудь детское воспоминание, и выковырить его отгул не было бы никакой возможности, пока не окончится действие наркотика.
Но этот Володя, похоже, действительно согласен на сотрудничество. И поиски его, судя по всему, увенчались успехом. В центре плавно развернувшегося видимого поля оказалась целая стопка прямоугольных, как и все почти творения рук этих дикарей, черного цвета книг. Император знал уже, что это именно книги, принятые на Земле, — носители информации для простых людей. Он слышал, что даже детей в земных школах заставляли учиться по подобным увесистым и малоинформативным предметам, и маленькие земляне вынуждены были ходить в свои школы с огромными неподъемными баулами, набитыми этими явно устаревшими, даже для дикарского мира Земли, увесистыми кирпичами томов. Вся достойная внимания литература Земли была доставлена Императору на крошечном носителе — не больше ногтя владыки Анданора, — и он с удовольствием ознакомился с ней, попутно совершенствуясь в десяти языках покоренной планеты, отобранных для него из неимоверного количества наречий и говоров Земли. Лингвисты Империи привыкли к тому, что на нескольких планетах может быть один и тот же язык, но чтобы на одной и к тому же не самой развитой сосуществовали многие сотни способов выражать свои мысли — такое Анданору встретилось впервые.
«Да! — подумалось Императору. — Именно стопка книг, и ничего более, плотно и безраздельно завладела вниманием пленника». И это само по себе показалось владыке Анданора более чем странным — не могли же партизаны, в конце концов, напечатать такой объемистый труд, посвященный эпидемии и способам ее остановить!
«Ну же, только не сорвись!» — с азартом охотника в затаенном дыхании подумал Император и повелел Владимиру открыть то, что относится к эпидемии.
Руки Владимира на экране взяли одну из книг и принялись листать ее. Император отчетливо, до знака, видел все, что было начертано в них, лишний раз удивляясь цепкости памяти даже такого примитивного дикаря, как этот партизан. Наука Анданора давным-давно доказала, что и все когда- либо прочитанное человеком, пусть дикарем, удерживается в его памяти навсегда, с точностью до буквы. Оказалось, что именно этой информацией забиты те отделы мозга, которые ранее считались бездействующими.
— Листай медленнее! — приказал Император. — Меня интересует только то, что имеет отношение к прекращению эпидемии!
Император не успевал читать страницы книги, проходящие перед ним на экране, он следил лишь за тем, чтобы значки были четкими и несмазанными.
— Если это и есть тот самый способ избавиться от мора, который ты знаешь, закрой книгу и вновь открой ее на нужном месте!
Руки Владимира послушно сомкнули пластины листов книги, а потом распахнули их опять. И снова, страница за страницей, пролистал он некие места книг перед лицом сидевшего в троне Императора.
Экран же с каждой секундой становился все темнее, будто в малом тронном зале заканчивалась энергия. Было очевидным, что действие препарата завершается, повторный же управляемый транс, если в нем возникнет нужда, станет возможен для этого партизана еще очень не скоро.
Император был более чем заинтригован. Книга была явно отпечатана типографским способом, и сложно представить, что же это в ней может быть такого, что способно повлиять на ход эпидемии на Анданоре. Владыка Анданора в глубокой задумчивости включил режим дешифровки данных и нажатием соседней кнопки распорядился о вводе Владимиру пробуждающего противоядия.
— Что это за книга? — спросил Император, когда Володя более-менее вернулся в сознание, в свое ноющее, затекшее, жалкое тело, торчавшее из стены подле трона. Небо, из которого уже вывинтилось гнусное приспособление, болело и ныло так, словно сверло не оставило там ни единого живого места. «Как же мало человеку надо для счастья, — мелькнула у Володи шальная мысль. — Убрали изо рта эту гнусную дрянь, могу ворочать языком — и уже рад».
И Владимир, отчетливо, в деталях помнивший свое недолгое путешествие по стране воспоминаний, с внутренним ликованием ответил:
— В этой книге собраны истории нашей земной религии. — Володя болезненно сглотнул отвратительную слюну с кровянисто-химическим привкусом и продолжил, окрыленно сознавая, что сейчас Император заинтересован в его персоне, как никогда ранее: — То, что я листал по вашей просьбе, содержит рассказы о том, как по молитвам некоторых земных священников были излечены заразные болезни, не поддающиеся никакому другому лечению.
Володя чувствовал, что после наркотического сеанса мысль его с каждой секундой течет все медленнее, все тяжеловесное. Владимир заподозрил, что и говорить он стал тоже с какой-то тягучей растянутостью. Впрочем, он даже и представить себе не мог насколько.
Император же пристально вглядывался, но вовсе не в его опухшее, заплывшее от жестокого химического вмешательства лицо. Стена, в которую был вмурован пленник, оставалась белой. То, что он говорил сейчас, действительно было правдой. Владыка Анданора не слишком- то интересовался верованиями землян. Во всяком случае, прежде.
— Рядом я видел другие такие же книги. Отчего их так много?
— Не уместилось все в одну, — ответил Володя чуть ли не по слогам, и ему самому сделалось противно, насколько глупо, по-детски он это сказал.
— Все ли истории о чудесах, сотворенных вашими жрецами, собраны в этих книгах?
Володя подумал и ответил:
— Нет, далеко не все. И не самими жрецами, а Богом, услышавшим их прошения.
— И за сколько же лет? — поинтересовался повелитель Анданора, начавший нервно прохаживаться из стороны в сторону мимо соловеющего Володи.
— За две тысячи.
— Срок не долгий, — отозвался себе под нос Император, развернувшись на каблуках и двигаясь обратно, в сторону трона.
— Твой Бог имеет силу остановить эпидемию на моей планете? — чуть помедлив, задал вопрос Император, и Володя, по-прежнему не видя его лица, уловил в голосе правителя искреннюю боль за гибнущий народ.
— Да, — ответил Владимир, почувствовав нежданный прилив силы от внезапного направления их беседы. Словно второе дыхание какое-то открылось у него в мозгу.
— Как можно заставить Его это сделать? — спросил Император, и Володя без раздумий ответил кратко:
— Никак.
Молчаливое согласие стены напротив.
Однако Владимир, несмотря на требование Императора быть лаконичным, решился пояснить смысл сказанного:
— Но можно попросить.
— Ты можешь это сделать?
Владимир задумался и понял, что подобное чудо уж точно не в его власти.
— Могу, — ответил он, чувствуя, впрочем, что все имеет и свои плюсы — в нынешнем расслабленном состоянии Владимир вовсе не тяготился своей вмурованностью в стену — ему абсолютно не хотелось делать каких-либо движений.
Володе даже через силу приходилось заставлять себя вести беседу — если бы он не знал, что просто обязан говорить дальше, то, должно быть, заснул бы.
— Но это будет куда как менее эффективно, чем если молебен отслужат священники, — пояснил он наконец свою мысль.
— Хочешь время оттянуть? — поинтересовался Император.
— Нет, — твердо ответил Володя. И с внутренней улыбкой, которой не дал пробиться к опухшим губам, чтобы Император не разглядел тонкого налета иронии и даже высокомерия на вполне искреннем чувстве Владимира, сказал: — Я действительно желаю народу Анданора выздоровления от стингровой лихорадки.
Владимир увидел, как пытливый взор Императора скользнул по удерживавшей беспомощного пленника вещей стене. И Володя знал, что та просто не могла обрести и малейшего розового оттенка. Владимиру правда не доставляло и тени удовольствия, когда гибли невинные люди, к какой бы расе они ни относились.
— У вас на Земле все такие добренькие? — язвительно бросил вдруг Император Володе в лицо.
— Нет, — уверенно ответил Володя.
— Тогда
