детонировать все другие, то все получится само собой.
— Значит, ты это сделаешь. Договорились?
— А что потом? — Чарли запнулся и посмотрел Донни прямо в глаза.
— Что значит «потом»?
— Да просто так...
— Нет уж, говори все до конца.
— А что будет потом со мной?
Донни поднял палку и стал вертеть между пальцами. Неожиданно он с силой воткнул ее в землю.
— Останешься здесь с нами, — сказал он. — Мы не можем гарантировать тебе безопасность. Но каждый индеец в резервации будет помогать тебе. Мы их так измотаем, что в конце концов...
Чарли прервал его:
— Они не прекратят, ни за что не прекратят поиски.
Донни обломил конец палки, которую воткнул в землю.
— Ты прав. Не прекратят. Они будут искать тебя до конца. Мне жаль тебя.
— А чего меня жалеть? Это моя беда. Вы и так сделали для меня больше, чем могли. Раньше мне было все равно. Я хотел сдаться. А теперь не хочу...
— Это из-за Бетти? — спросил Донни.
Чарли кивнул.
— Но они могут снять с тебя обвинение. Выяснят, что ты не убивал полицейского, что ты не виноват. И тогда ты сможешь вернуться.
— Это не имеет значения, — сказал Чарли и поднял руку, как бы останавливая Донни. — Напрасно я завел об этом разговор.
— Нет, не напрасно. Большинство людей в резервации, особенно старики, считают, что ты должен стать нашим вождем.
Чарли рассмеялся.
— Вот умора. Индеец с тротуара, и вдруг вождь. Если я и смогу стать вождем, то не больше чем вождем школьной команды по настольному теннису.
— Но ты нужен людям. Ты мог бы стать связующим звеном с той жизнью, которой когда-то жил наш народ. Ты потомок вождей. И дед твой был потомком вождей. Ты бы продолжил их дело. К нашим людям вернулось бы чувство достоинства, ощущение, что история не прерывается, сознание, что, пока власть вождей передается из поколения в поколение, наш народ уцелеет.
— Да ты настоящий оратор, — улыбнулся Чарли. — Может, тебе следует стать политическим деятелем?
Донни тут рассмеялся.
— Я разболтался не в меру. Но говорю что думаю. Знаю, что в наше время у вождей мало власти или нет вовсе. Но ты бы мог вернуть старикам веру, а дети стали бы относиться к тебе с почтением.
— Ни за что! — сказал Чарли. — Ни за что, — повторил он. — Я никогда бы не смог стать вашим вождем.
— Да я и не рассчитывал, что ты согласишься на это. Но, может, если бы ты пожил с нами, узнал наши обычаи, ты бы решил по-другому.
Чарли молча пожал плечами.
— И потом, — продолжал Донни. — Если ты взорвешь плотину, то станешь героем. У людей появится право называть тебя своим вождем. И ты не посмеешь отказать им в этом.
— Какой же это вождь, который сидит за решеткой в тюрьме?
— При завоевании Запада белыми многие индейские вожди оказывались заложниками. Но народ почитал их.
Чарли поднялся.
— Ни за что! — крикнул он. — Я не гожусь для этого. И потом, я не верю в вождей. Я верю в демократию, в Совет народа.
— Ну ладно, ладно. Хватит об этом.
Чарли снова опустился на землю. Он пристально посмотрел на Донни и тихо сказал:
— Я не буду великим вождем, Донни, но я взорву плотину.
ГЛАВА 26
На поляне сгущались сумерки. Солнце рано покидало остров, поросший тополями, березами и обрамленный кривыми кедрами.
Донни Сильный спал. Чарли тоже пытался заснуть, но, несмотря на усталость, его мозг продолжал лихорадочно работать, в воображении проносились подстерегающие его опасности.
Он подумал, что надо помолиться. Но кому? Духам предков, обитавшим даже в камнях? Или просить помощи у бога белых, который был для них единственным судьей?
А надо ли молиться вообще? Если за все эти годы он не смог обратить на себя внимание бога белых или одного из индейских богов своим достойным поведением, то сейчас молитва его будет не чем иным, как взяткой, попыткой совратить бога, а это самый страшный из смертных грехов.
Выкинь все это из головы, подумал он, все мысли об индейских богах, о боге белых. Надо спать. Заснуть во что бы то ни стало. Дать отдых мышцам, восстановить силы.
Наконец Чарли уснул. Но перед тем как он закрыл глаза, заходящее солнце нащупало узкую щель среди кедров и луч света проник на поляну. Несколько минут Чарли лежал, озаренный солнечным светом. И, отгоняя мрачные мысли, он подумал: не знамение ли это?
В темноте, вскоре накрывшей остров, он не слышал шагов людей, которые вышли из болота и остановились на поляне. Не знал он и о том, что среди мужчин, участников военного Совета, была девушка.
Шакал, приветствуя темноту, оповестил о закате прерывистым лаем; тускло светящийся черный сверчок, нашедший теплый приют в золе от костра, отсчитывал верещанием ночные минуты.
К тому времени, когда Чарли проснулся, луна уже взошла. Ее свет не мог проникнуть на поляну. Звезды начали бледнеть. Филины, предпочитавшие лунный свет, — сначала три, а потом четыре — гулким уханьем оповестили о том, что направляются в ночной дозор.
Чарли поежился. Он услышал голоса и повернул голову. Затем он поднялся и направился к тому месту, где мужчины полукругом сидели на земле. Он услышал голос Бетти. Сердце его громко застучало. Семеро людей, сидящих на земле, были так поглощены разговором, что поначалу не заметили его приближения. Он сделал еще один шаг и, видно, спугнул сверчка — тот неожиданно замолк, и в тот же миг головы людей, сидящих на земле, повернулись в его сторону.
— Чарли, — окликнул его Донни, — иди сюда. Мы ждали, когда ты проснешься.
Бетти подвинулась и освободила для него место. Чарли покраснел и обрадовался, что темнота не выдала его.
Он сел рядом с Бетти и вдохнул свежий запах ее кожи.
— Похоже, все готово, — сказал Донни. — Завтра или послезавтра ночью можно действовать. Сейчас мы должны обо всем договориться.
Поначалу Чарли не понял смысла этих слов. Близость девушки, аромат ее волос завораживали его. Лишь постепенно ему удалось сосредоточиться, он стал прислушиваться к тому, о чем шла речь.
— Кто обходил семьи, живущие у подножия плотины? — спросил Донни.
— Я, — ответила Бетти.
— Ну и как там дела? — спросил Донни.
— Почти все уже выехали. Оставшиеся уезжают сегодня ночью. Я обошла обе дороги. Верхнюю, ведущую на запад, и нижнюю, ведущую на восток. Заходила в каждый дом, говорила со всеми — обещали выехать завтра к вечеру.
